Когда я начинаю злиться на поколение 30-летних, мама мне тут же говорит: «Нельзя на них обижаться, они же не были пионерами!» Подразумевается, что вместе с красным галстуком, торжественной клятвой, барабанным боем, звуками горна, собраниями дружины, пилотками и торжественным выходом группы знаменосцев поколение 30-летних и младше лишили чего-то очень важного, главного, «базиса», и осталась лишь переменчивая, как флюгер на ветру, «надстройка». Даже словаря такого классного, марксистско-ленинского, лишили. Лишили задора юных строителей коммунизма и лишили романтики энтузиастов-макулатурщиков. Лишили трудовых лагерей с грядками и нормами. Лишили песен на детских площадках о прекрасном-далёком, которое не должно быть жестоким… А так как я в свои +40 являюсь счастливой обладательницей всего этого  наследия советской эпохи, то с высоты достояния должна быть щедрой и снисходительной.  

 Стоит только задуматься о преимуществах, как они начинают сыпаться, как из рога изобилия. У нас, девочек, заканчивавших школу в 80-е, ещё была школьная форма. Настоящая, а не историческая реконструкция для «последнего звонка». Мы умели быть нарядными в одинаковых коричневых платьицах со стоечками, с пришитыми кружавчиками, которые покупали в одной и той же галантерейке. Мы знали, как в чёрных фартуках, в белых фартуках, с капроновыми ленточками, в хэбэшных гольфиках или ужасных колготках завоёвывать мужские сердца, те самые, которым повезло меньше и которые были упакованы в синие тужурки.

 Мы самозабвенно старались ничего не знать о том, чего, по общему определению, не было в СССР, но нечаянно знали. И нам хватало истошной восторженности, чтобы мечтать о любви, которая на всю жизнь, о семье, которая на всю жизнь, о стране, которая на всю жизнь. Мы варились в общем социальном котле, в котором всем было очень весело: детям учёных, алкоголиков, уборщиц и художников. А те, которые в период перестройки войдут в историю под названием «номенклатурные детки», в большинстве обычных школ совсем не омрачали идею социального равенства. В нашей жизни господствовал «двор». С его эстетикой и этикой, героями и антигероями, «фурагами» и калдами, а также своими «жестокими романсами».

 Мы плевали в коробочки с тушью, покупали первый перламутровый лак, рисовали глаза, начёсывали «химии», впервые облачались в «бананы», закупали блестючие браслетики в «Ганге» и падали в обморок от красоты первых появившихся кофт из ангорки.  Мы пережили переход от тотального дефицита к тотальному китчу. И нас ни один китч уже не может сломить – нас, тех, кому мамы перешивали пальто и на выпускной строчили на машинках наряды.

 Мы те, которые умеют говорить. Потому что мы декламировали стихи на конкурсах чтецов, получали за макулатуру стихи Цветаевой и пели «Белый шиповник» из «Юноны и Авось». Мы сдавали экзамены устно и прекрасно понимали, что такое имидж, складывающийся из вербальных и невербальных характеристик.

 И мы умеем писать мужчинам письма. Мы, женщины эпистолярной романтики. Мы писали на клетчатых листочках или листочках в линеечку  свои послания в самые отдалённые деревеньки области в память о летних каникулах, каким-нибудь таким же романтически настроенным трактористам или комбайнёрам. Мы умели из обыкновенной повседневности придумать историю о том, как белый офицер с боями отступал и писал на окровавленном клочке бумаги письмо своей возлюбленной. И про белых в эпоху тотальных «красных революционных шаровар» тогда ещё не полагалось мечтать, а записки, свёрнутые в трубочку, уже летали с парты на парту, создавая «роман в письмах».

 В конце концов, мы могли на скорость собрать и разобрать автомат Калашникова и протягивать с мольбой руки в рубашке с погонами в сторону учителя по НВП (начальная военная подготовка), чтобы он разрешил не натягивать на наши причёски противогаз.

 Мы совершенно одурели от восторга, увидев Жанну Агузарову. Затянули печальную «Я хочу быть с тобой». Нарядились в стринги. Объелись твиксами. Но ещё в свои 20 лет настирывали подгузники самостоятельно в тяжёлую допамперсовую эпоху. Мы все брали свадебные платья на прокат в только что появившемся салоне в «Теремке», и, надо сказать, были лихими и весёлыми невестами, прыгавшими в своих кринолинах под ритмы 90-х. Мы попробовали до отравлений ликёр «Амаретто» и спирт «Рояль». И заменили сигареты «Космос» на «Морэ» и «LM». Мы научились ходить «от бедра» в купальниках «с удлинёнными ногами» и лихо приветствовали свободу тела в трикотажных облегающих платьицах без бюстгальтеров.

 У нас была возможность прожить такую радикальную смену эпох, радуясь, примеряя на себя все новинки постперестроечного времени так, чтобы прыгать на только нашей «дискотеке 80-х», на только нашей «дискотеке 90-х», а в машине во всю громкость слушать «Европу +». И под знаменем не меркнущих супермоделей работать над своим телом так, чтобы про нас никто не смог сказать так же, как про наших мам, родивших в 30 лет: «старородящие». И чтобы никто так не посмел даже подумать, 40-летние красотки рожают третьих детей, потом дефилируют с прекрасными бюстами, упакованными в бра с пуш-апами, в шортах, обнажающих красивые, окультуренные фитнесом бёдра, выходят на работу, руководят «сильным полом», зарабатывают себе сами на кровавый стейк со стаканчиком доброго эля и вечером, с радостью и нежностью, облачаются в роль заботливых жён, способных удовлетворить самую основную мужскую потребность: «А поговорить?!»…

 …Я всё это написала потому, что в свои 47 лет Софи Марсо, имея за плечами более чем тридцатилетнюю карьеру и говоря, что «обожает игру соблазна», в первую очередь думает об этике. И мир весь мечтает об этике. Потому что без этики, даже такой кумир моды как Джон Гальяно не справился и оказался на время поверженным. Мода ждёт от нас этим летом отказа от чистоты стиля. И кто, как не мы, девочки из советской эпохи, сможем надеть ветровки со строгой юбкой-карандашом и олимпийку с плиссированной юбкой. Да, и не забыть о кроссовках в сочетании с гламурными платьями, ведь в нашу пионерскую эпоху они, кроссовки, были таким дефицитом! И, наверное, мама права: нельзя обижаться на 30-летних. Ведь они ещё такие юные! В 30 лет жизнь только начинается!

 

Зоя Кобозева