Анна Якушева

Присвоение власти

Он смотрел на меня так, словно имя его Мафусаил, и лета его бесконечны, во всяком случае, в моем непрозрачном понимании вечности. Он сказал, что музыка, которую я люблю - «бренчалка», хотя понимал, что это - часть моей жизни и личной истории. С его стороны это высказывание не было вражеской вылазкой на мою территорию, не звучало банальной грубостью и не было порождением дурного слуха и воспитания. У него, кстати, был хороший вкус и убедительные признаки лингвистического аристократизма. Моя любимая музыка тоже была не «с бордюра». Мне было понятно, что происходит. «Бренчалка» явилась первородным актом присвоения власти в моменте, и у меня было два варианта: «обратив недуг в подвиг», отдать свой суверенитет воле вдруг представившегося сильным, или просто не подчиниться и уйти в безопасное место.

Найти такие пространства для бегства в наше время очень сложно.

Изобилие повседневных практик добычи полномочий с помощью словесной алхимии есть даже в чашке кофе с хорошей компанией. Нам предлагают внимать выдумкам о реальности подчинения чаще, чем можно себе представить.

Мы маркируем эти попытки влияния дурными характерами других, традициями предков и верной кухонной дипломатией. Мы относимся к ним, как к данности потому, что не хотим останавливаться на углах и перекрестках размышлений. Мы подчиняемся мнимой власти через разделение точек зрения, нас несут невыносимые для сопротивления информационные потоки, увлекая в тесное и скупое на альтернативу пространство. У нас остается мало шансов для ответа на простой вопрос о том, что происходит на самом деле. Мы едим этот псевдовластный комбикорм так, словно не знаем вкуса другой пищи. На самом деле, похоже, просто ищем способ подчиниться и тут же забыть об этом, как о любом обмане, не имеющем явных последствий.

«Низовые» акты и традиции такой власти мы видим и переживаем ежедневно. Мамочка у кассы супермаркета пытается угомонить человека лет четырех через простое и понятное: «Замолчи!» Он старается воспринять ее слово, определяя модель контроля через текст как неотъемлемую часть своей биографии. Потом, лет через двадцать, он будет точно знать, какой твердый и явный знак позволит ему присвоить власть над своим ребенком. «Замолчи» станет для него вроде символического кода, он не поймет, что инфра - текст акта принуждения (а я тут верю Ролану Барту) - слабость и стыд. Через это резкое, как будильник, слово, мы совершаем присвоение власти над голосом, историей, человеком и его актом самопризнания.

Мы читаем ленты социальных сетей, драматургия которых переполнена попытками людей утвердиться кем-то главным.

Демонстрация доминирования, выраженная в словесной агрессии, в словах «отвечай» и «я жду», в щедром поливе ближнего и дальнего во имя справедливости, в требовании унизиться - не более, чем проба на живучесть в пространстве присвоения власти. И тот, кто не отвечает на мертвое «отвечай» - не игнорирует. Он всего на всего не заявлялся на участие в олимпиаде альфа - статусов в чужой «ленте» и не хранит верность идеалам прошлого золотых медалистов. Он не идет за навязчивыми попытками права какого - то назвавшегося сильным войти в его реальность, избегает мнимого и не ломает голову, как стать обязанным деликатно и вежливо. Его там просто нет. Он не подчиняется, и в момент его выбора, почти случившаяся власть ожидающего страха и трепета, капризничая, исчезает за занавесом. Опять «спектакль отменяется, нас всех тошнит».

Прорисовывание «фейков власти» врывается в реальность текстами, жестами, театральными паузами и стремительными высказываниями. Стратегии принуждения, обесценивания и расчеловечевания - то, что мы проживаем, и будем в этом жить.

Это нельзя отменить. Можно просто в какой - то момент отказаться признавать мнимую власть, подумать о ней, как о симуляции в моменте. Опыт ведь, так или иначе, мотивирует практики. Я тогда не поверила власти того Мафусаила с хорошим музыкальным вкусом. У меня почему - то не было трепета и страха, а он не знал, что происходит. И мы остались теми добрыми друзьями, которые ходят параллельными дорогами, чтобы нечаянно не выпить кофе со сладким вкусом присвоения власти и разрушения своей личной истории, не проживать свое «Замолчи» и не услышать чужое «Отвечай».

Анна Якушева, специально для Засекин.Ру

Юрий Эйрих

Суп из трех черепах

Это нас с вами «умом не понять» и «аршином не измерить».

А всё происходящее в нашей стране, соответственно, очень особенное и… глубокое. Так что, уважаемые сограждане, «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье». И в самарской глубинке тоже терпите – иного не дано.

Что нужно глубинному народу знает, как принято считать, плоть от плоти его – власть. «Порядок и стабильность», - произносят чиновники эти два слова как заклинание на латыни. Будто и не зная точного значения этих слов, на выходе неизменно получаются стагнация и нищета. Что-то пошло не так и уже давно.

Архитектура российской власти лишена излишеств и вся маскулинная, милитаристическая, силовая сущность её идёт прямо по фасаду, объясняет нам не нуждающийся в представлениях Владислав Сурков. Действительно, не барокко, не модерн и, увы, не хай-тек.

Главная роль в этом «здании» отведена правящей партии – она и каркас, и перекрытия, и канализация, идущие прямо по фасаду. Декларируется, что она призвана отобрать в обществе наиболее ценные и, что важнее, благонадежные кадры. Лишь они, назначенные партией власти, достойны занимать ответственные посты на самых высоких этажах с самыми лучшими панорамными видами.

Да, практика показала, что партия не справляется со своей задачей: общество сотрясают скандалы, жулики и воры, казнокрады и педофилы завладевают партбилетами, но… Во имя «порядка и стабильности» эти нюансы по возможности замалчиваются. Соцсети, через которые порой информация всплывает наружу, портят картину, но это временные трудности «усадки фундамента».

Способные, талантливые, имеющие своё мнение, не стесняющие его отстаивать, люди остались невостребованными. Отстаивание своей позиции, вопреки, возможно, ошибочному, но мнению начальства, в современной ситуации расценивается не иначе как вредительство. Действительно, указание на трещины в перекрытиях и текущие батареи – угроза «порядку и стабильности». Тишь, да благодать, глупость и коррупция.

Коррупция – это плохо. Эту очевидную формулу признали, кажется, не только в так называемой оппозиции, но и во власти. Борьба с коррупцией стала символическим универсумом, который вывешивают и как флаг у парадного входа, и как стиранное бельё на балконах, украшающих незамысловатый фасад. Верить в борьбу с коррупцией не обязательно – она, в отличии от народа, не глубинна. Красивая фраза, мода на которую скоро пройдёт, как уже почти прошла мода на слово «инновации». Намек на «архитектурные излишества», которые нашему «зданию», как мы знаем, не нужны.

Коррупция – плохо, но чем глупость плоха? Михаил Салтыков-Щедрин буквально воспел её в своей «Истории одного города», который так и назывался Глупов. Смешной, нелепый, несуразный, как незатейливая архитектура российской власти, описанная Владиславом Сурковым. Но ведь наш, родной, глубинный…

Бороться с глупостью – себя не уважать. Это ясно, как божий день, а потому партия власти противостоит скандалам глупостью порождаемыми. Причина – глубинна. Остаётся лечить симптомы проверенными методами им. Салтыкова-Щедрина. Например, принятием закона, запрещающим писать в соцсетях о чиновниках. Скажете: глупо? Нет, друзья, глубинно!

Очевидно ошибочные решения, которые меняют нашу жизнь к худшему – это глупость или коррупция? Или купаж из этих двух составляющих?

Все эти яркие и неадекватные решения, портящие жизнь людям, объединяет одна тенденция – упрощения и укрупнения. Эффективность заключена в многообразии, пишут экономисты, социологи, специалисты по менеджменту. Но «упрощение и укрупнение» – это ещё одна магическая формула наряду с заклинанием «порядок и стабильность».

Малый бизнес богатеет по недосмотру? Киоски позакрывать, рынки посносить. Это там у них на Востоке рынки, а нашей культуре это чуждо... А вот торговые сети – это порядок, стабильность и… монополия, высокие цены, умеренное качество, девять яиц по цене десятка.

Маршруток развелось, каждые пять минут ходят, никакого ожидания? Лицензии отобрать, ишь раскатались. Единый перевозчик: автобус большой, комфортабельный, ходит раз в час, дисциплина и порядок. Люди никуда не денутся – дождутся и поедут, как селедки в бочке. Прибыль – проверенным кадрам.

ВУЗов много, не сосчитать. Рецепт: у одних отобрать лицензии, другие укрупнить, слив в один мегаВУЗ.

Мусор? Пусть будет единый оператор с большим тарифом и меньшей эффективностью. Город превратился в помойку? Но свои кадры заработают.

Кто-то осмелился предположить, что в основе этих решений лежит коррупция. Ведь договориться с одной крупной организацией об откатах проще, чем с массой небольших конкурирующих фирм…

Но стоит ли так упрощать? Ведь всякому известно, что незамысловатой архитектуры здание российской государственности стоит на трех двуглавых черепахах… Порядок и стабильность. Упрощение и укрупнение. Глупость и коррупция.

Юрий Эйрих, юрист, политолог

специально для Засекин.Ру

Юрий Сенокосов

Послание родителям

Разумеется, биология сильнее наших родительских чувств, но и об этом дети узнают, когда уже поздно.

Им, только что родившимся и беспомощным, уже поздно протестовать и возражать, спорить и возмущаться, кричать и бунтовать. Но они кричат и протестуют.

А что испытываем мы, родители?

Вот лишь один российский пример.

74% от числа опрашиваемых респондентов в России (данные Левада-Центра) на вопрос, чего вы больше всего боитесь, включающий 15 пунктов, отвечают, что испытывают постоянный страх за детей.

Это самое высокое – намного выше, чем страх мировой войны (44%), – среднее значение за 20 лет, 1996 – 2017 годы.

Почему для нас как родителей так важен этот пример? Потому что страх за детей это наше естественное отношение к жизни как к абсолютной и непреходящей ценности. Именно отношение, поскольку определить жизнь иначе невозможно. Ведь если бессмысленна жизнь, то бессмысленна и смерть, писал Лев Толстой в своей повести «Смерть Ивана Ильича». Каким же образом тогда вернуть жизни и смерти осмысленность?

Формально логически просто: надо лишь заменить словосочетание «бессмысленная жизнь» на противоположное – «осмысленная». Но человек –   это всегда только попытка стать человеком. 

Толстой своей повестью отвечает: человеческая жизнь имеет смысл только тогда, когда она честно и достойно прожита.  

Но что означает честная и достойная жизнь, когда речь идет о человеке как о члене общества? Что такое общественное благо? На какой основе возможно соединение личных жизненных интересов и установок в общественную, а затем и политическую волю? Разумеется, на основе ответственности, то есть способности личности соотносить свою жизненную программу с жизненными программами других людей и искать союзников для реализации своих планов. А для этого нужен, прежде всего, сам план, видение перспективы. Ответственное мышление основано на желании и готовности планировать завтрашний день. И наоборот: чем больше союзников, тем легче дается эта работа — планирование будущего. Социальность и ответственность за свою судьбу — взаимодополняющие категории.

Вернемся к цифре — 74%.

Конечно, под «страхом за детей», по словам директора Левада-Центра, Льва Гудкова, люди имеют обычно в виду их здоровье (отсутствие болезней), безопасность, защиту от несправедливости и т.д. Это не какие-то конкретные причины для беспокойства, а некая общая, диффузная тревожность, не имеющая конкретных поводов и оснований для тревоги. А «дети», что не менее важно, это скорее родительская проекция собственного положения на будущее, перенос своей тревожности и неопределенности положения в модальное «будущее», которое мыслится иллюзорно, как свободное от проблем и желаемое состояние. Тревожные родительские реакции можно рассматривать, следовательно, как выражение ценностных установок о здоровье детей, общественной безопасности, справедливости и т.д.

Другой опрос «Левада-Центра» тоже показателен: только 15 % граждан готовы планировать свою жизнь на пять и более лет вперед. И почти половина — 46% — не могут представить себе, как их жизнь сложится даже в ближайшие месяцы. Отсутствие картины личного будущего отражается неустроенностью в дне сегодняшнем. Неизвестное, туманное будущее сковывает и пугает. Оно не дает платформы для соединения интересов.

Приведенные цифры – из российской действительности, но проблема универсальна, и, чтобы рассеять туман тревоги, мы, родители, должны вместе учиться ответственности, гражданственности, солидарности, развивать их. В этом заключается наша общая миссия — миссия родителей тех, кому предстоит жить в завтрашнем дне. Это мы – родители – должны уметь не подменять жизнь имитацией жизни, верховенство права диктатурой закона, отличать ложь от правды и справедливость от государственной опеки. Перестать бояться и вместе строить наше общее будущее. Тогда мы станем не компанией незнакомых людей, случайно оказавшихся в одном зале, в одном городе или в одной стране, а обществом современных граждан. 

Жизнь самоценна, а наши ценностные установки продиктованы, конечно же, естественным желанием эту самоценность сохранить, в том числе, и во имя детей. И самое главное – понимать, какую ответственность мы – родители и граждане не только по паспорту – действительно несем за наших детей.

Юрий Сенокосов, основатель Московской школы гражданского просвещения

Екатерина Маяковская

De mortuis aut bene, aut nihil

Всем известное выражение, «О мертвых или хорошо, или ничего», очень любят упоминать моралисты и люди от религии. Припоминать умершим те жизненные дела, которые рисуют их в дурном свете, считается в лучшем случае плохим тоном, в худшем — глубоко аморальным поступком. 

В эпоху интернета для любознательного его пользователя не становится сюрпризом, что многие пословицы и поговорки утратили свой изначальный смысл из-за сокращения. В большей степени это касается высказываний с большой историей, многократно переведенных и, как следствие, претерпевших различные метаморфозы. 

Так случилось и с нашими «мертвецами». Фраза принадлежит древнегреческому поэту и политическому деятелю Хилону. Автор перевода на латынь — историк Диогеном Лаэртским. В какой момент блестящее высказывание утратило былую мудрость и переродилось в наставление, сказать не могу, однако изначальный вариант — «О мертвых или хорошо, или ничего, кроме правды» — был безнадежно искажен. 

В российском обществе смерть почти всегда служит поводом для своеобразного «очищения», шансом предать забвению поступки и поведение усопшего, не достойные позитивной оценки со стороны общественности. И, простите за цинизм, позиция эта очень удобна. 

И почему-то именно для весомых, «удобных» (или хотя бы «нужных») и значимых фигур действует то самое «ничего» безо всякой правды.

Но вопрос о том, говорить ли «плохую» правду или замалчивать, перестает быть бытовым, когда дело касается публичных, влиятельных людей. В таких случаях он переходит в категорию исторического. В здоровом обществе история, кроме прочего, служит властьимущим и обществу опытным советником и помощником. Примером того, как делать НЕ НУЖНО, чего стоит опасаться. Здоровая история — это записанная правда, зафиксированный опыт. Конечно, в том случае, если её пишут учёные, а не победители. 

И тогда известные диктаторы и те, кто стоят у истоков тоталитарных режимов и военных преступлений, массовых репрессий и геноцида, остаются лишь печальноизвестными. Но ни в коем случае не становятся кумирами, героями интернет-мемов и идеалами…

Но что же с религией? Те самые религиозные деятели, которые яро требуют «хорошо или ничего», почему-то сами далеко не ко всем мертвецам столь лояльным. Далеко не все религии позволяют совершать традиционные погребальные обряды в отношении, к примеру, самоубийц. 

Поминать покончивших с собой в православных храмах запрещено. Более того, недостойны религиозных обрядов даже те, кто подозревается в суициде. То есть, утонул, к примеру, человек — все, нет его для церкви. А то, что, может, сознание потерял и упал в реку, так это еще доказать нужно. 

Впрочем, для великих исключения, спустя десятилетия, делали. Находили для этого основания. Среди «отпетых» — Марина Цветаева, Сергей Есенин (чье самоубийство не вполне доказано), Александр Пушкин (хотя дуэль и приравнивается к суициду, у «солнца русской поэзии» было время покаяться). Совершать православные погребальные обряды можно также в том случае, если человек был душевнобольным… 

Семьям, у которых родные люди совершают самоубийство, на просьбы об отпевании говорят одно: не положено, непростительный грех. Такое себе «хорошо»…

Никакого «исключения», к примеру, для онкобольных, испытывающих ужасные боли и не получающих нужные медикаменты, не существует. Более того — не церковь, но вполне светская статистика прячет этих людей в графе «суицид», когда публикуются данные о смертности.

Так когда правда превращается в «пляски на костях»?

Елена Вавина

Журналистика не умерла, у неё амнезия

О том, что российская журналистика умерла, я слышу с окончания университета и начала профессионального пути. В первой же редакции, выдавшей мне журналистскую «корочку», сетовали на бездействие и непрофессионализм пресс-секретарей, ограничения доступа к информации и невозможность конкурентной работы среди ангажированных медиа.

Это было в середине 2011 года. До того, как либеральный, по сегодняшним меркам, Дмитрий Медведев объявил, что не будет баллотироваться на следующий срок, и фактически уступил президентское кресло Владимиру Путину. До фальсификаций 2011-2012 годов, приведших к масштабным акциям протеста и последовавшим «закручиванием гаек», повысившим давление и на прессу. До того, как руководить Самарской области был поставлен Николай Меркушкин, с чьим косноязычным губернаторством связывают разрежение и без того негустой среды общественно-политических СМИ в регионе.

Семь лет назад опытные коллеги по цеху, как о «золотом веке», рассказывали о прожитой ими почти мифической свободе слова – как о состоянии атмосферы, особой чистоте воздуха и времени, когда им писалось легко и привольно. Свободу эту то ли испускали листья на деревьях, то ли приносил юго-западный ветер.

Спустя семь лет, пока Владимир Путин готовится к очередной инаугурации,  я провела небольшой опрос среди знакомых журналистов – молодых и смелых, вчерашних выпускников журфаков, пишущих, кто про открытия новых пиццерий, кто про банкротства финансовых институтов. Целью опроса было понять, с какими нарушениями прав журналистов сталкиваются сегодня работники СМИ в Самарской области.

«Никаких нарушений», - говорилось в каждой второй анкете. «Никаких нарушений,  только угроза физической расправы», - рассказала коллега из lifestyle-издания. А еще: изъятия тиражей, бесконечные иски, недопуск в суды и органы власти, задержания на массовых мероприятиях и тотальное игнорирование журналистских запросов.  И всё это - «никаких нарушений».

И тем не менее, тот же опрос показал, что большинство респондентов готовы защищать свои права, для чего им нужны не столько юридическое сопровождение (многие редакции так или иначе  могут позволить себе юриста), сколько просветительская деятельность и цеховая поддержка. Чтобы начать защищать свои права, журналисту нужно понять, что они нарушены, и осознать их значение, потому что свобода слова не вырабатывается в процессе фотосинтеза. Она – продукт напряженного труда, направленного на защиту журналистами своих прав, которые, по сути своей, - права читателей на доступ к общественно значимой информации и разнообразию мнений.

3 мая отмечается Всемирный день свободы печати (World Press Freedom Day), учрежденный ЮНЕСКО в качестве ежегодного напоминания обществу о том, что свобода печати и свобода слова являются важнейшими правами, закрепленными во Всеобщей декларации прав человека. Свободные медиа лежат в основе демократии и оказывают реальное влияние на жизнь людей, и потому общество должно их защищать. И в первую очередь это задача самих журналистов.

Никто не подарит нам свободу труда и творчества, никто не спустит отмашку редакциям: «Делайте, что должны, и будь, что будет!». Не будет телефонного звонка, по которому деятели «сурковской пропаганды» порежут заготовленные fake news и манипулятивные сюжеты и смогут заняться профессиональной журналистикой. Степень свободы печати – это результат нашей ежедневной работы.

В 2018 году во всемирном индексе свободы прессы Россия заняла 148 место из 180 стран. Это – результат наших действий и бездействия. Потому что мы считаем свободу не работой, а состоянием. Потому что мы не защищаем свое право на доступ к информации. И даже не замечаем, когда оно нарушается.

И это не только право «оппозиционных» медиа на осуществление профессиональной деятельности. Это и право журналиста НТВ – отказаться от редакционного задания, если оно противоречит закону или собственным убеждениям автора и после этого продолжить работу в своём СМИ. Потому что никто не может  (не должен мочь) заставить журналиста подписать своим именем материал, с которым он не согласен.

Российская журналистика не умерла, она в шоке, в частичной амнезии. Она  не может прийти в себя – то ли после падения, то ли от удара. Смотрит на руки, на клавиатуру, диктофон и камеру и пытается вспомнить, кто она такая. Ежедневный труд тысяч профессиональных работников, которые не просто генерируют терабайты информации, но создают среду, мир, в котором им же и работать.

Сергей Советкин

Граду и миру. От самарского врио

Завтра наш почти настоящий губернатор огласит свое послание граду и миру. Должна появиться хоть какая-то ясность по поводу его намерений, как минимум до его собственных выборов. Напомнит о себе, а то совсем пропал… Как по мне, так с «дедом» было веселее. Хоть какая-то жизнь была: с народом общался, чиновников воспитывал, пока те не засыпали от усталости.

Представляю: завтра в МТЛ соберется вся та же самая массовка, которая бродит по коридорам Белого дома со времён Константина Титова, плюс «депутаты», «райсоветчики» и управляющие микрорайоном, сытые общественники и «приблатненные фраера» из самарских финансово-промышленных групп в ожидании привычной тягомотины. И вдруг услышат от Дмитрия Азарова такое...

«Так жить нельзя. Необходимы срочные кардинальные изменения в кадровой политике, системе управления территориями, экономике и социальной сфере. То, что было на выборах президента, — это позор. И на выборах губернатора такого быть не должно. Поэтому я решил сделать следующее.

Во-первых, все правительство уходит в отставку в полном составе. Новое руководство региона будет сформировано через три дня. Могу сказать, что это будут новые люди, невхожие в какие-либо кланы и ФПГ.

Во-вторых, немедленно начнутся ревизии во всех министерствах и ведомствах, проверка всех целевых программ, обоснованности их бюджетов и целесообразности их самих, штата и порядка назначения на должности, квалификации всех сотрудников. Особое внимание обратим на наличие различных подрядных организаций при них, выполняющих фактически функции управленческих структур, обоснованность заключения с ними контрактов и оплаты по ним. Информация о выявленных фактах злоупотреблений полномочиями будет передаваться в следственные органы для возбуждения уголовных дел. Нанесенный ущерб будут компенсировать сами виновные.

В-третьих, начальником контрольно-ревизионного управления при губернаторе назначается Вадим Нуждин.

Четвертое. В настоящее время я провожу консультации и согласования по вопросу замены всего судейского и прокурорского корпуса в области. За три месяца будут проведены конкурсы на вакансии судей и прокуроров. Соглашение об этом достигнуто, получено одобрение президента. Цель — реальная борьба с коррупцией и её полное искоренение в регионе.

Пятое. Параллельно будет проведена полицейская реформа, призванная сделать более значимой роль участковых уполномоченных и обеспечить зависимость их зарплат, положения и нахождения в должности от отзывов граждан. Нечто вроде шерифов. Это президент также одобрил.

Шестое. Надо признать: реформа местного самоуправления не достигла своих целей и провалилась, поэтому мы вернем прямые выборы глав муниципалитетов. Формирование органов МСУ также будет проходить только путем всенародного голосования. Управляющие микрорайонами сохраняются, однако работать они будут исключительно на общественных началах. Сразу станет понятно, кто и с каким умыслом туда попал. На все должности в муниципалитеты и администрацию сотрудники будут наниматься только по открытому конкурсу, с письменным экзаменом в присутствии прессы и всех желающих граждан. То же самое и с подведением итогов конкурса.

Седьмое. Для отработки механизма управления малыми территориями и определения их целесообразного размера, определения необходимости поправок в законодательство и выработки приемов вовлечения населения в социальные процессы и благоустройство территорий и решения ряда других смежных проблем, на базе ул. Егорова в Самаре будет реализовываться проект «Самарский социальный квартал», разработанный председателем местного общественного движения жителей Кубышевского района Самары Сергеем Советкиным.

Восьмое. Заместитель министра ЖКХ Самарской области Алена Гаршина отстраняется от должности, будут проведены тщательные ревизии всех тарифов на тепло и горячую воду. Переговоры после аналогичных ревизий тарифов и выполнения положений заключённых договоров со всеми субъектами в коммунальной сфере. При необходимости договоры разорвать, а также взыскать с компаний нанесенные муниципалитету убытки.

Девятое. В течение двух месяцев отремонтировать поврежденные участки дорог, которые находятся на гарантии. В случае, если повреждения полотна превышает допустимые нормы, срок ремонта — неделя.

Десятое. Автобусный парк возвращается в муниципальное управление.

…еще можно поговорить про малый бизнес, промышленность и сельское хозяйство, где кланы нужно рубить под корень. Про жилье и снижение его стоимости, создание рабочих мест и новых предприятий.

Кстати, привет Владимиру Кошелеву: никаких коммуникаций за счет города и области. Сам пусть строит. В крайнем случае, пусть откупится квартирами, которые передадут городу.

Про СМИ, митинги, работу с НКО и «прикормленными пильщиками», которых пора давно гнать. Про гранты, которые не нужно выдавать на такие вещи».

Но только ничего этого Дмитрий Азаров не скажет. Будет занудно рассказывать про Мундиаль, благодарить мошенников за «хорошие» выборы, воспевать патриотизм и самоотверженность самарцев, рассказывать сказки про огромный потенциал и творческую энергию. Упомянет и рождаемость, и инновации с нанотехнологиями, и всяких инвесторов, и необходимость «сплочения» и «рывка», на которые указал в своем послании Владимир Путин (Да светится имя его в веках!). И, конечно, про связь поколений и духовные скрепы. Без этого в наше сложное санкционное время — никуда.

Сергей Советкин, специально для Засекин.Ру

Екатерина Маяковская

Благополучные и недолюбленные

Родители, конечно, желают лучшего своему ребенку. И родители лучше знают, как сделать ребенка счастливым. Надо хорошо учиться, приносить грамоты, благодарственные письма. Золотую медаль. Красный диплом. У тети Светы сын, вон, одни пятерки приносит. А Оля Петрова из третьего подъезда выиграла олимпиаду по математике.

Твоей маме нечем похвастаться. Средний хорошист. Талантливый, но ленивый, говорят учителя. Надо поднажать. И родители нажимают, давят, ругаются. Рассказывают, как им стыдно на родительских собраниях.

На смену голодным детям из девяностых пришли недолюбленные дети из нулевых. Дети, которые приносят пневматическое оружие и дымовые факелы в колледж. Которые вовсе не хотят никому навредить. Учителя говорят, хороший мальчик. На гитаре играет. Семья благополучная.

Какое отвратительное словосочетание — «благополучная семья». Чем, интересно, измеряется «благополучие»? Заработком? Тем, что мама не алкоголичка, а папа не наркозависимый? А может, теми самыми красными дипломами и золотыми медалями?

Анечка учится средненько, но зато в свои десять лет в состоянии приготовить ужин для работающей мамы и маленького братика, с которым она сидит после школы. Постирать папину рабочую форму. Мама приходит поздно, но всегда целует детишек на ночь и не забывает похвалить старшую дочку за то, что в доме порядок. Совокупный доход немного превышает прожиточный минимум, родители кое-как сводят концы с концами. Семья — неблагополучная.

А вот Антону повезло больше. Родители развелись, но папа платит хорошие алименты. Правда, того папу мальчик не видел лет пять. Мама не разрешает.

У Антоши четыре репетитора, а еще он занимается в спортивной секции и играет на скрипке. Потому что маме очень нравится скрипка. Антоша будет сдавать шесть, а не два экзамена по выбору. Он же не какой-нибудь двоечник, он — талантливый мальчик из «благополучной» семьи.

Если у Антоши что-то не получается, его поколачивают. Иногда напоминают, что он «весь в отца», а у матери снова «сердце прихватило» от его выходок. Он вернулся домой на час позже, чем заканчиваются уроки. Непозволительная растрата времени, когда у тебя четыре репетитора, дзюдо и занятия в оркестре.

Любящая мама иногда проверяет, нет ли в сумке сына сигарет или каких-нибудь новомодных наркотиков. Она прочитала в интернете, что коварные наркоторговцы всюду подстерегают школьников. Историю сайтов мама, кстати, тоже проверяет. И если вдруг однажды она наткнется на сайты с ХХХ-контентом, Антоше устроят такое, что он раз и навсегда научится чистить историю просмотров.

И нечего думать о каких-то там «девочках». Когда Антон, уже студент технического университета, приведет домой подругу-однокурсницу, которая ему нравится (может, ту самую Анечку), мама в глаза назовет ее проституткой. Потому что только проститутки пользуются косметикой. И вообще, она из «неблагополучной» семьи! Нечего с ней общаться.

После выпуска мама пристроит Антошеньку в фирму к своей знакомой. Будет перебирать бумажки. Жить с любимой, «благополучной» мамой, которая не перестает удивляться, почему её «мальчик», в отличие от своих однокашников, до сих пор не женился. Вот Оля Петрова уже второго ребенка родила, а сын тети Светы дослужился до начальника отдела. А Антоша все перебирает бумажки и живет с мамой…

И хорошо, если в один из пятничных вечеров изрядно выпивший сынок не нападет на свою маму с кухонным ножом.

Не чудо ли, что дети так редко приносят оружие в школу?

Екатерина Маяковская, специально для Засекин.Ру

Антон Шеховцов

«Русский сектор» вместо «майдана»

14 декабря прошлого года, отвечая на вопрос Ксении Собчак о том, боится ли власть «честной конкуренции» в лице Алексея Навального и самой Собчак, Владимир Путин сделал заявление, важность которого заключается в его неправдивости. С одной стороны, Путин уверил Собчак, что «власть никого не боялась и никого не боится», но, с другой стороны, он начал и закончил своей ответ почти одинаковыми отсылками к тому, чего власть на самом больше всего боится.

Привычно не называя Алексея Навального по имени, Путин сравнил его с ныне проживающим в Украине бывшим президентом Грузии Михаилом Саакашвили и объяснил отказ в регистрации Навального кандидатом в президенты тем, что ему не хотелось бы, чтобы «такие Саакашвили дестабилизировали ситуацию в стране». Если бы Навального допустили к участию в президентских выборах в марте 2018 года, то потом – по мнению Путина – десятки сторонников Навального «бегали бы по площадям» и устраивали бы «майданы». «Мы же не хотим второго издания сегодняшней Украины для России? Нет, не хотим и не допустим».

Собственно, «украинского сценария», под которым понимается свержение режима через уличные протесты, власть и боится больше всего. Призрак «оранжевой революции» в России преследует кремлевские элиты уже почти 15 лет, но, как и полагается призраку, данный «сценарий» является вымышленным. Российское общество никогда даже близко не подходило к «оранжевой черте», которую грузины переступили в 2003 году, а украинцы – в 2004 и 2014 годах.

Ни с политической, ни с электоральной точки зрения, Навальный не воспринимается Кремлем как угроза режиму. Угрозой считается именно приписываемая Навальному способность мобилизовать определенные группы населения в послевыборный период на протест против результатов выборов, в которых Навальный вполне честно проиграл бы. Но у Кремля уже есть успешные наработки не только по насильственному прекращению протестов (привлечение сотен иногородних «космонавтов» и устрашающие точечные репрессии), но и по расколу оппозиционного движения по вопросам православия (дело против Pussy Riot), отношения к ЛГБТ (закон о «гей-пропаганде») и США («закон Димы Яковлева») и т.д. Именно сочетание этих тактик позволило Кремлю решить проблему «белоленточного» движения в 2011-2012 годах. Кроме того, с тех пор режиму удалось «выдавить» из страны, пожалуй, сотни «возмутителей спокойствия», заметно ослабив и так маломощную внесистемную оппозицию.

Однако в России существует потенциально намного более проблематичный – по сравнению с «навальнистами» и всей условно либеральной общественностью – источник бунта, справиться с которым, возможно, будет не так просто. Этим источником является порождение самого Кремля – криминально-националистические группы, прошедшие через войну на Донбассе на пророссийской стороне.

Эти группы (и группки) не составляют единое движение (несмотря на громкие названия отдельных групп вроде «Движение Новороссия») – но многих из них объединяет два важных качества, несвойственных «официальной» внесистемной оппозиции: отсутствие – по многим причинам – возможности уехать из страны и готовность физически умереть в борьбе с теми, кого они считают врагами.

Именно эти два качества являются самыми опасными для путинского – да и для любого авторитарного – режима, что подтверждается историей с т.н. «приморскими партизанами» в 2010 году. В тот год группа из шести молодых людей на протяжении нескольких месяцев нападала на милиционеров и убила двух из них. Свои действия «партизаны» объясняли идейной борьбой с властью, обвиняя ее в коррупции и угнетении народа. В своем видеообращении, впоследствии признанном экстремистским, «партизаны» обещали бороться с милицией до победного конца или до смерти, добавляя со смехом, что они никого и ничего не боятся. «Партизаны» в конечном итоге были задержаны – двое из них, впрочем, отказались сдаваться милиции и, по всей видимости, покончили с собой – но для этого властям понадобилось задействовать бронетехнику, вертолеты и более тысячи сотрудников правоохранительных органов. Против шести пацанов 21-23 лет с одним автоматом и парой пистолетов.

Но нейтрализация группы была лишь частью проблемы для властей. Вскоре после задержания «партизан» в российских городах стали появляться граффити «Слава партизанам» и «Партизаны, ваш подвиг не забыт»; в их честь писали стихи, и даже представители системной оппозиции, Владимир Жириновский и Геннадий Зюганов, «с пониманием» отнеслись к мотивации действий «партизан». Опросы общественного мнения в Москве показывали, что около половины опрошенных сочувствовали «партизанам», а 25% согласились с тем мнением, что они были «народными мстителями». В ответ властям пришлось активно пропагандировать версию, что «партизаны» были обычными бандитами.

После начала войны на Донбассе в России оказались тысячи потенциальных «партизан»; это именно те, кого власти и подконтрольные им СМИ назвали другим романтизированным словом – «ополченцы». Конечно, многие из них сейчас либо постепенно спиваются (или уже спились), либо интегрированы в частные военные компании вроде «группы Вагнера». Однако существует огромное количество бывших участников войны на Донбассе, которые, с одной стороны, недовольны властями, якобы предавшим идею Новороссии, а с другой – имеют некоторые представления о социальной справедливости, которые импонируют значительным слоям населения, но одновременно расходятся с кремлевскими представлениями о ней же. Такое идеологическое сочетание правых, национал-имперских идей и лево-популистских настроений в принципе свойственно широким массам населения, но в случае с теми, кто прошел войну на Донбассе, путинский режим сталкивается еще и с другой комбинацией: практическое умение воевать, психологическое умение убивать и сниженный страх смерти. К этой комбинации часто добавляется и другой элемент – вовлеченность в криминальные объединения и, соответственно, более легкий доступ к оружию.

Режим отчасти понимает угрозу – именно для ее нивелирования были созданы прокремлевские организации вроде «Союза добровольцев Донбасса» или «Содружества ветеранов ополчения Донбасса». Несмотря на это, далеко не все участники войны на Донбассе интегрированы в эти структуры, и, вероятно, подавляющее большинство из них остаются за пределами креатур кремлевских политтехнологов.

Конечно, вряд ли в ближайшее время стоит ожидать начала «партизанской войны», но именно взращенные режимом «добровольцы Донбасса», а не условно либеральная внесистемная оппозиция, и представляют для режима наибольшую опасность.