«Засекин» решил приурочить ко Дню космонавтики, который многие самарские гедонисты, потомки безымянских переселенцев, воспринимают как мифогенную региональную дату, публикацию главы из нового фольклорного романа Ирины Саморуковой «Тюратам». Действие романа разворачивается в недалеком будущем, а, может, в некой параллельной современности реальности. Тюратамом называется секретный полигон, где испытывают ракетную технику. Лучшие образцы отправляли на находящийся неподалеку космодром Байконур. На  полигоне не было ни космонавтов, ни военных, ни членов правительства: только конструктора, которые и проектировали, и собирали, и обслуживали, и запускали изделия согласно всем правилам и допускам ракетной техники, так, как оно должно быть. Они испытывали ПУ и РД, а не терпение начальства и давление общественности. Они были героями и богами, но про это никто не знал.  Ко времени вымышленной автором романа «автономизации империи» ракетных изделий на полигоне накопилось прилично. По тайным международным соглашениям полигон Тюратам обязывался их утилизировать. Участники этих соглашений нашли, что лучше конструкторов никто не справится: все сотрудники полигона Тюратам были профессионалы экстра-класса и люди алмазной нравственности. Контроль безопасности на орбите поручили НАСА.

Здешней губернии, на территории которой находился СКБ «Стабильность», была выплачена достойная финансовая компенсация. Денег было существенно больше, чем давала Москва, и всё это без бумажек, отчетов и проверок. Условие одно: оставить полигон Тюратам в покое, дать специалистам технологично и экологически безопасно ликвидировать то, что губерния в лице СКБ «Стабильность» изобрела и изготовила примерно лет за сто. 

 - ОК, - сказала автономная здешняя губерния. Она закрыла свою территорию на въезд и выезд, разместила полученные от международных организаций денежные средства в крупных и надежных заграничных банках и стала жить на проценты, опираясь на собственный духовный и промышленно-хозяйственный потенциал. То есть, как-нибудь. Стратегия оказалась мудрой, потому что стабильность не менялась 50 лет, а, может, и все 75.  Все совпадения имён и географических названий являются чистой случайностью.

 

Приход

 

Гена Карпов оглядел кабинет. Вот таких хором он и добивался, когда глотал патриотический жмых в академии нравственного воспитания. Стол с залитым чернилами сукном, два жестких облезлых стула, магнитофон, жующий пленку. Да, еще шифоньер для формы. Дверца болтается на одной петле, внутри мятые газеты и захватанный стакан, стоптанные тапки и скомканные женские трусы.

И всё равно: бинго. Гена получил должность приходского советника по выдаче лицензий, доходное место, похлеще Тюратама. Опасаешься гнева оскорбленного народа, скоренько к Гене, плати по таксе и сверху за ускорение процесса и перверсируй на законном основании дальше, соблюдая регламент и ограничения. Гена не обскурант из отдела дошкольного воспитания, а либерал и гуманист по должности.

Для лицензий в углу красовался метровый сейф, крашеный половой охрой. Стоимость лицензии, разумеется, оплачивалась на почте. Благодарственные суммы по традиции клались в конверты, коих предполагалось минимум четыре: председателю приходского совета, атаману дружинников, полицмейстеру и лицензирующему лицу. Это называлось: добровольные пожертвования, или чаевые за оперативное обслуживание. Все почти легально, не церемонится же с кощунниками. Со «шпионами» церемонились не здесь, а в органах. В Центральном приходе доходов и без предателей родины достаточно.

Председатель совета завалил нового сотрудника бесполезной работой. К завтрашнему дню Ардалион Викентьевич повелел внести изменения в тексты аутов. Народ распоясался и стал печатать официальные покаяния на майках. Двенадцатого инспектировали тату-салон, где застали НИСа, который накалывал аут на левой ягодице. Все эти слоганы – давно анекдот, повод для новых кощунственных акций. Молодежь, увы, страшилки про ад не вставляют. У Гены Карпова тоже есть наколка «Я кайфую» на внутренней стороне бедра и стрелка в сторону детородного органа. В школе по глупости сделал, вот и приходится ходить на пляж в полосатых трусах до колена, оправдываясь давней традицией здешней благопристойности. Ошибку может допустить каждый, и потому Гена собирался подать начальству радикальное предложение об отмене аутов на телевидении. Присказки про ад он бы убрал, как суесловие. Просто: я абортируюсь, я наркоман, я гомосексуалист, но лучше современный вариант: гомосексуал или даже гей. - Я гей. - Коротко и ясно. Этих снобов, «лиц с нетрадиционными духовными запросами», следует называть точнее: «светский еретик», но лучше по старинке – диссидент. Довольно поповщины.

Гена Карпов планировал далеко пойти, поэтому, чтобы не обнаруживать излишней компетентности, решил не выкладывать председателю всей реформы. Он написал докладную записку со скромным предложением сэкономить средства районных приходов, переместив публичное покаяние уличенных в безнравственности, а также добровольный камень-аут на радио, где расценки существенно ниже, за особую плату ввести порядок приватных аутов с выдачей лицензий губернского образца. – Всё бабло останется у нас, - приписал Гена на ярлычке, который скрепкой прицепил к служебному документу.

Теперь он мог приступать к жатве, то есть к приему приходских граждан.

Первым делом он был обязан разобраться с задержанными нарушителями лицензионного режима. Начинал с десерта, так как бедолаги, уже взгретые дружинниками, снимали последнюю рубаху, чтобы подтвердить лицензию. А иначе? Иначе тюрьма, для того и ввели лицензии, стоившие немалых денег. «Лицо с нетрадиционными духовными запросами» - 5000, правда, разрешалась рассрочка. Лицензия на публичные концерты стоила  в зависимости от мест сбора дани: в электричке – 1000, на вокзальной площади – 800, возле театра - столько же, как актерская лицензия на публичное лицедейство – 4000. На такой несоразмерной сумме настоял приходской Совет риторов. Они опасались, что билеты в театр перестанут покупать, так как взнос уличным музыкантам был добровольный. Разного класса нравственные инвалиды ранжировались в зависимости от литеры. С – содомиты - самые дорогие  - 5000, как лица с нетрадиционными духовными запросами, куда шли профессора, бывшие журналисты, феминистки, одним словом, интеллигенция. И геи, и духовники – пидарасы. Логика. Это понятно, это как раз, Геннадию Карпову ясно, нечего тут объяснять.

Гена нажал кнопку громкой связи и произнес фразу, которую репетировал еще в бакалавриате Национальной мужской школы. Текст должен стать фирменным позывным советника Карпова Геннадия, в будущем - Юрьевича. Отечество полагается не всем гражданам, а лишь тем, кто оправдает его заслугой, про что напечатают в газете: - С такого-то числа при всех оглашениях именовать Карпова Геннадия совокупно с отчеством Юрьевич.- Сын должен добиться права носить имя отца, выраженное притяжательным прилагательным, образованным от имени собственного в незапамятные времена, а для прочих достаточно инициалов.  Губернаторский циркуляр исполнялся строго, и советник по лицензиям пока подписывался Карпов Г.Ю.:

- Пахомыч, - с притворной усталостью сказал Гена в селектор. – Заводи самозванца.

 Основной причиной задержания за нарушение лицензионного режима была потеря или кража самой лицензии, остальная мелочь решалась дружинниками на месте. Они отвешивали оборзевшим звездюлей или гуманно накладывали неофициальный штраф.

Чтобы скрыть волнение от встречи с первым подопечным, Гена Карпов углубился в бумаги, левой рукой тер якобы ноющий от непрерывной работы висок. Пахомыч втолкнул кого-то и швырнул на стул.

Запахло молодым немытым телом, сразу всем, черт возьми: потом, сальными волосами, кровью, спермой и блевотой - рваклей, как в школе говорили. Ко всему этому перло анашой и цитрусовой эссенцией, которую добавляют в леденцы. –  Много не слупишь, - понял Гена.

Он взял ручку и впервые начал допрос, в смысле, выяснение обстоятельств дела. Протокольные вопросы следует задавать скучным голосом, как бы в автоматическом режиме:

- Фамилия?

- Ихсанов, - безо всякого трепета ответил задержанный. А чего ждать от этого отморозка!

Ответы на остальные вопросы Гена Карпов мог вписать, не спрашивая. Перед ним сидел его одноклассник по бакалавриату Национальной мужской школы Амир «Николай Иванович» Ихсанов, «тюратамский сирота», один из семисот двадцати двух усыновленных губернатором детей.

Этот ублюдок щеголял отчеством с пеленок: Амир «Николай Иванович». Вот такая абракадабра! Потому что губернатора зовут «Николай Иванович», здешний бренд, торговая марка. Предыдущий был тоже «Николай Иванович», и тот, который до него. В здешних местах всех губернаторов именуют «Николай Иванович», такова традиция.

Вызвать бы папашу сюда и оштрафовать на десять минимальных окладов плюс пять максимальных за то, что плохо воспитал очередного из названных сыновей.

Все «губернаторские дети» шантрапа, никчемные барчуки с помпезным отчеством. По происхождению – подкидыши, тюратамские отказники, которых разочарованные в браке матери сдавали в приходы: - Забирайте, - говорили бабы. - Мне втюхивали, что ребенок укрепляет семью. Семьи у меня нет, потому что его папаша сгинул в Тюратаме, а мне моя молодость дорога.

И никто не смел возразить, поскольку аборты и противозачаточные средства строжайше запретили.

Губернатор сказал: - В здешних местах тюратамских сирот не будет, - и приказал всех записывать к нему на усыновление. Совет приходов отстегивал «Николаю Ивановичу» на детские пособия. У него в кабинете висела фотография трехэтажного особняка с бассейном и беседкой, где он беседовал с детьми, принимал их два раза в месяц по представлению образовательных учреждений. «Николай Иванович» читал наставления особо зарвавшимся сынкам, одного, кажется, как раз Амира, отечески отстегал за оргию в общежитии.

Эта общага располагалась в центре города в бывшей тюрьме. «Николай Иванович» был мудрый отец, он трезво оценивал наследственность своих детей, и потому после одиннадцати их запирали. Один кордон был на этаже, а другой на выходе, где запор оберегал свирепый вахтер. Этого черта Амира защелкивали в комнате, то есть в камере, вместе с братцем Петром «Николай Ивановичем» Вачутисом. Оба сынка барыжили, и очень друг друга любили. Гена по юности с ними покуривал…

- С поезда сняли, - бубнил секретарь Пахомыч, происходивший из таджикских дворников. Он был неграмотный, но имел феноменальную память. Пахомыч присутствовал на выдаче лицензий и мог удостоверить личность в случае потери бумажки. Секретарь лицензионного советника огребал больше всех, он и был здесь паханом. Гена уже вычислил. - Ехал без билета, на карман десять килограмм карамыз пиниздер. Грязный, мала-мала куренный, спал в тамбуре.

Задержанного направили в полицию, а он сказал: я инвалид на букву С., обыскивать не имеете права, растительное сырье везу для лечения, заварю, пропью курс и от инвалидности излечусь, женюсь на публичной женщине, супружеский акт в прямом эфире покажут на порноканале, и в глазах общественности стану благонравным семьянином.

-  Наглый. В глаза смеётся. Пидор, - Пахомыч толкнул Амира в плечо. - И не стыдно нисколько, бумажки нет, приход не уважает, а ещё Амир, ох, прости господи.

Гена понял: Пахомыч потребует за подтверждение лицензии больше половины. Он оскорблен, задет непочтительностью Амира к властям. За это секретарь заберёт еще двадцать процентов. Пахомыч был беспощаден: приехал в здешний край – научись жить по правилам. Сказывали, что секретарь сцепился с профессором Летревским, обозвав того еврейским пришлецом. Тут уж Пахомыч зарвался – философа-то кличут Владиславом Леопольдовичем, он элита, хотя и временно опальная, здесь приказано: - Разговаривать вежливо и лично с Летревского никаких поборов, если не хотите, чтобы тот орал о коррупции на всех площадях.

В здешних местах не любят шума. А приходская жизнь и вовсе – центр циклона.

Чтобы переговорить с Амиром, нужно было услать Пахомыча. Брезгливо поморщившись, Гена приказал Пахомычу сходить в медпункт и привести врача для осмотра гражданина на предмет чесотки и лишаев, возможны и другие инфекции: - Если что, вызовем специальные службы. Ну чего застыл, Пахомыч? Долг прихода опекать всех граждан, особенно инвалидов.

 - Семьдесят пять, - буркнул Пахомыч и, наконец, свалил.

Амир поднял голову. На протяжении филиппик Пахомыча он дремал. Один глаз у него отчего-то был синего цвета, а другой  – собственный, мутно-зеленый, русалочий. Всем видом Амир изображал неудивление, типа он так и знал, что Гена сука.

- Не смотри так на меня, Амир, - начал Гена. – Я хочу тебе помочь, мой долг тебе помогать, и служебный, и по старой памяти. Я всё помню, Амир.

А он смотрел с полным безразличием, так, словно реально по хрену: вернут лицензию, пойдет по электричкам, отдадут, как наркокурьера, под суд…

- Амир! Это ж тюряга, это пиниздер, Цветочек, столько стебельков тебе не вынести.

Он и ухом не повёл. Пофигист, да он всегда таким был.

Кому ж он дал за лицензию? Возможно, этому старому козлу Ардалиону Викентьевичу, таких принцев начальник не пропускает. Есть у Гены сигналы. И Амир может порассказать.

С предательства школьного дружка (безнадежной любви, как трендела эта восторженная дура учительница Раиса Ивановна) начинать нельзя, иначе через год сдавать будет вообще некого. Но семьдесят пять! Столько не было и у Гены. Откуда? Первый час службы, последние гроши потратил на портфель. Но слабость Пахомычу демонстрировать негоже. Решения принимает советник Карпов Г.Ю., в удостоверение чего ставит личную  печать и подпись.

- На лечение пойдёшь?

Амир полез в карман и прямо в кабинете приходского советника, от которого зависела не только его судьба, но жизнь, грязными пальцами приколотил косяк. (Чёрт, ну почему у него такая белая кожа, как молоко, ведь он, поди, месяца два не мылся).

Амир глубоко вдохнул и протянул самокрутку Гене. Наглая тварь, прав Пахомыч.

- Любовь меня кинула, Гена, Тюратама я не увидел, казахстанская труха не стоила ничего. А теперь меня здесь нет. Лечи. Но только шоком. Жени - и тебе…- тут Амир улыбнулся. На правом клыке зиял скол, - сразу пришьют отчество за спасение приходской души и выправление биографии заблудшего губернаторского сына.

- И всё-таки тварь, правильно Ваня предупреждал, - подумал советник Г.Ю. Карпов. -  Карьерные советы даёт. А я, остолоп, еще надеялся… -  И приказал Пахомычу выписать новую лицензию НИС Ихсанову Амиру «Николай Ивановичу», личность которого он, советник Карпов, удостоверяет, так как учился с Ихсановым в одной школе, и тот уже тогда обнаруживал признаки заболевания, приведшего к нравственной инвалидности: -  Отец-губернатор заботится о всех детях, независимо от их сексуальной ориентации. Таков здешний обычай.

Как лицензированный, Ихсанов Амир «Николай Иванович» получил 50-минимальное социальное пособие, пищевой набор и чистую одежду, которую пожертвовал из своей кладовой тот же Пахомыч. Он не поскупился и выдал  почти целые джинсы, свитер из тюратамских верблюдов, суслановые сапоги, водонепроницаемую ветровку цвета металлик – помощь секретного КБ. Амир наплел ему, что не знал отцовской руки. Родной папаша погиб в Тюратаме, его он вообще никогда не видел, а батя «Николай Иванович» и шлепнул-то пару раз, причем совершенно не больно. Без отцовской строгости Амир и распоясался. – Тебе жить-то есть где, сынок? - спросил растроганный Пахомыч. – Найду, дядюшка адрес оставил.

Они с Геной пожали руки.

- Ты теперь куда? – спросил Гена.

- Поползу в Тюратам, к Пете, - вздохнул он и снова улыбнулся, белый Цветочек со смоляной опушкой змеиных кудрей. – У тебя дома ванна есть?

Да, всё было. Советник Карпов Г.Ю. жил один в изолированной квартире, предоставленной приходом, полностью меблированной и даже - прикинь, Амир, холодильник полный, коньяк, закуска, все дела, по статусу положено. Улица Ленина, дом 75, квартира 50, после семи Гена свободен: - Выпьем, вспомним былое.

  - ОК, - клюнул Амир. – Помыться приду.

Перспективный работник Г.Ю.Карпов дал НИСу адрес конспиративной квартиры, а в секретном дневнике зафиксировал работу с агентурой внутри возможной оппозиции. Приход – это только начало, разгон, опыт включенного наблюдения и скрытого мониторинга этих коррумпированных богаделен, институтов губернского управления. Г.Ю. Карпов уже имел погоны капитана специальных служб, а с такими информаторами он скоро дослужится до майора.