В Музее-усадьбе А. Н. Толстого я работаю с осени 1997 года. За двадцать с лишним лет музейной работы посчастливилось встретиться со многими удивительными людьми, потомками Алексея Толстого и других писателей, художниками, музыкантами, учеными. Но сегодня – не о них. Сегодня о тех, кто приходил и приходит в эту усадьбу не в гости, а к себе домой и, придя сюда, всматривается не в музейные экспонаты, а в собственное детство. 

Люди с кухни 

Моя первая встреча с теми, кто помнит музейную усадьбу как свой дом, произошла, наверное, в самом начале 2000-х. Я работал во флигеле, в глубине двора, где располагаются музейные фонды. В дверь постучали. На пороге стояли две женщины, которые попросили разрешения войти: 

– Понимаете, мы здесь когда-то жили, еще до музея. В семидесятые нас выселили, и вот с тех пор не могли себя заставить сюда заглянуть. Признаться честно: ноги не шли. Почему? До революции-то здесь кухня была или прачечная – низкие потолки, маленькие окошки… Как будто не дом, а погреб. Как мы тут только умещались-то: целая семья ведь жила! Вот поэтому и не шли ноги, не хотелось вспоминать весь этот коммунальный быт. Ну, а когда стали делать музей, дали нам отдельную квартиру – тут уж наша жизнь, конечно, изменилась. Выходит, мы Алексею Толстому благодарны за то, что вытащил нас из кухни на белый свет! 

Случай Глезерова 

Как-то в одну из суббот в апреле 2014-го коллега увидел в усадьбе музея пожилого человека, который стоял и глазами, полными слез, всматривался в окна зала на первом этаже дома, стоящего во дворе. Сегодня это так называемый «советский зал», в котором расположена экспозиция, рассказывающая о жизни Алексея Толстого во второй половине двадцатых и в тридцатые годы: саквояжи, трости, фотографии, книги, документы… 

– У вас что-то случилось? – обратился коллега к незнакомцу. 

– Случилось, – ответил тот. – Здесь прошло мое детство. 

Мы познакомились. Ныне Эдуард Абрамович Глезеров живет в Москве, работает в областном онкологическом диспансере. Перечень его регалий на визитке занимает не одну строчку: заведующий отделением… кандидат наук… хирург-онколог высшей категории… главный специалист… 

Но это всё там, в Москве. А здесь передо мной стоял мальчишка семидесяти с хвостиком, вспоминавший свое детство и людей, которые окружали его тогда здесь, в этом доме и в этом дворе. 

– Вот здесь был вход в нашу квартиру. Отдельный вход, со двора, когда-то, наверное, это был черный ход… Во дворе стояли сараюшки, у каждой семьи – своя, и у нас тоже здесь был небольшой сарайчик… А вот там мы играли в футбол, там была площадка для таких игр. А тренировал нас наш сосед, который был постарше нас всех года на три-четыре. Он жил на втором этаже в бывшем флигеле… В этом доме я жил с 42-го года до середины шестидесятых. Потом эти дома расселили, и нам дали квартиру на Спортивной, но всё, что здесь было пережито, и сегодня живет в моей памяти, как будто это было только вчера. 

Детство Стаса 

А вот наша встреча с художником Станиславом Леонидовичем Щегловым состоялась в сентябре 2015-го в Детской картинной галерее, в уютном кабинете Нины Васильевны Иевлевой, на втором этаже волшебного дома Клодта. 

– Стас, – обратилась к гостю Нина Васильевна, – это правда, что ты жил в нынешнем Музее Толстого? 

И Станислав Леонидович рассказал. – Я жил с родителями в доме, который выходит на улицу, внизу, – там теперь гардероб и музейная касса. Жил я там с 1936-го по 43-й год. На первом этаже в этом доме жили люди, а на втором находился детский сад, и тех, кто в него ходил, детей, водили по боковой лестнице гулять во двор. У них была такая огромная железная машина, с педалями, совсем как настоящая. Но они ее нам, не детсадовским, не давали, а мы им всячески мстили: мы воображали себя партизанами и ставили им разные ловушки. 

Во втором доме, в том, что во дворе, наверху жил мальчик, мой ровесник. Помню, как-то я пошел к нему на день рождения, а меня не пускают: «Нечего тут делать сыновьям сапожника». Я, услышав это, очень обиделся и запустил в них игрушкой, которую принес в подарок, – попал в ноги. 

У меня были две бабушки: одна – неверующая, а другая – баптистка. Всё время приучала меня к Библии. В результате к Библии я так и не приучился, а вот читать выучился рано и в восемь лет уже прочитал Гоголя. Помню, одна из моих бабушек работала в журнале, редакция которого находилась на Молодогвардейской. Когда-то у меня были братья и сестра – Олег, Владислав, Римма. Но однажды все они заболели скарлатиной и один за другим умерли. Тогда родителям сказали: «Спасайте старшего, увозите его». Меня увезли, и вот я выжил. 

А еще у нас в семье была легенда, будто бы в войну я пытался напоить из-под колонки во дворе игрушечную лошадку. В итоге этого моего предприятия она просто развалилась на две половинки. И вот я стоял и смотрел на всё это, не зная, радоваться мне или огорчаться. В это время ко мне подошел незнакомый мужчина в черном пальто и в шляпе, погладил меня по вихрам и сказал: «Ну, о чем же ты думаешь? Была у тебя одна лошадка, а стало – две». 

Как потом говорили, этим незнакомцем был Алексей Толстой, приехавший в Куйбышев и зашедший посмотреть на двор своей юности. 

Старинные люди 

Наконец, совсем недавно, в сентябре 2018-го, проходя по усадьбе, я обогнал пожилого мужчину в длинном сером пиджаке и солнцезащитных очках, который говорил шедшей рядом с ним маленькой девочке: «Вот здесь был детский сад… А вот здесь наша квартира…» 

– Извините! – обратился я к незнакомцу. – Слышу, вы здесь жили? А не сохранились ли у вас какие-нибудь фотографии этого дома?.. 

«Фотографий нет, осталась только моя память. Сам я 39-го года рождения, а жили мы вот здесь, первое окно слева [сейчас там находится первый экспозиционный зал «Детство Алёши Толстого». – М. П.]. Горожанкины мы, квартира номер пять… Бабушкин муж был краснодеревщиком. А вот здесь жил дядя Лёня. Он работал закройщиком и таким был хорошим закройщиком, что во время войны обшивал членов правительства. А их ведь как обшивать-то? Раз-два глянешь – и всё. И вот он, что значит глаз-алмаз, посмотрит и кроит, и всегда – тютелька в тютельку… Тут Власовы жили… А вот там, во флигеле, Бурмистров, печник… Наш сарай – вон тот, справа, где до революции конюшня была. Я и деревья тут, во дворе, некоторые сажал – вот это, например. 

А Алексей Толстой здесь не жил, выдумки это всё! Это я вам говорю – выдумки! Откуда я знаю? Как откуда – от бабушки! Мне бабушка много рассказывала. Она здесь всех и всё знала, да и не только бабушка, но и соседи всех знали. А здесь, я вам скажу, люди-то жили – старинные! И вот они и говорили, что это был до революции «работной» дом, ну, то есть, сдавали его хозяева, а сами не жили. Или нет, не так – Алексей Толстой жил здесь одно лето, после гимназии.

Как мы отсюда уехали, я в этот дом больше никогда не заходил и не пойду – боюсь инфаркта. Память, знаете, и все дела… Всё изменили, всё перестроили. Вот я и думаю – зачем бередить? Так вот покажу внучке отсюда, из двора, а в дом не пойду, нет у меня таких сил». 

Должен признаться: была бы моя воля, расспрашивал бы я моего собеседника еще и еще – про дядю Лёню-закройщика, про печника Бурмистрова и про конюшню с деревьями. Но собеседник не хотел «бередить», а стоящая рядом с ним внучка всем своим видом показывала, что устала и ждет не дождется, когда дед пойдет с ней дальше. 

– Ну, бывайте! И запомните: выдумки это всё, мы здесь жили, и ничего больше не было. 

• • • 

А в заключение – маленькая справка. Усадьба на нынешней улице Фрунзе, 155, была построена в самом начале 1880-х. В 1899-м ее купил отчим Толстого Алексей Аполлонович Бостром и жил в ней один и с семьей – с небольшими перерывами – до октября 1918-го, когда усадьба была национализирована и отдана под коммуналки, а ее бывший владелец вскоре заболел воспалением легких и умер. В январе 1983 года в бывшей усадьбе Бострома открылся первый в стране Музей А. Н. Толстого. 

Автор: Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького Михаил Перепелкин.

Опубликовано в газете «Культура. Свежая газета» №14 (143) октябрь 2018.