Принято считать, что акция «Pussy Riot» расколола общество на два непримиримых лагеря по отношению к власти и РПЦ. Но мы знаем, что раскололось общество уже давно, а суд над смелыми девушками в балаклавах просто лишний раз это артикулировал. Важнее другое и прямо противоположное: в ходе процесса как-то нежданно и негаданно выяснилось, что это самое якобы расколотое общество на самом деле вполне едино и монолитно – и не на уровне отношения к Путину или, там, панк-року, а каким-то более глубоким и фундаментальным образом.

Большая часть тех, кто высказывался в защиту «Pussy Riot», начинали свои тексты приблизительно так: «Я нахожу их поступок возмутительным (отвратительным, дурацким, идиотским), но…» - и дальше шло «но». То есть большая часть защитников вполне солидарна с противниками в том, что «Pussy Riot» совершили Плохой Поступок, и разногласия сводились лишь к степени жесткости наказания – сжечь на костре или «пятнадцать суток им хватит». Самые востребованные аргументы защитников: ХХС – не такой уж и храм, там еще автомойка, девушки в ХХС песню не пели, просто записали часть видеоряда, а звук потом дома смонтировали, и у них, в конце концов, дети. Но даже при всех этих остроумных алиби называть поступок «Pussy» не Плохим, а Достойным Поступком было и остается сословной привилегией маргиналов, а людям с репутацией это очень не комильфо.

И вот меня беспокоит вопрос: что было бы, если бы храм был прямо-таки полноценным храмом, без автомойки и чего там еще. И если бы они эту песню действительно там сыграли и спели по-настоящему. И если бы детей у них не было. И вообще если бы это были не три девушки, а, скажем, три парня. Как наказала бы их власть? – полагаю, так же. А вот защитников в обществе у них было бы гораздо меньше, их спокойно закатали бы в асфальт под негромкий одобрительный гул большинства, и никакой Пол Маккартни о них даже ничего не узнал бы. Во-первых, потому что защищать трех симпатичных телочек гораздо приятнее, чем, к примеру, трех прыщавых парней. Во-вторых, потому что дети – это веский аргумент в любых проблемных ситуациях: матерей надо защищать, а с не матерями можно делать всё, что угодно – хоть в тюрьмы сажать, хоть омоновскими ботинками топтать. А в-третьих, и это главное, потому что тут было бы безусловное оскорбление безусловной святыни.

А святыни трогать нельзя. Как-то неожиданно выяснилось, что самое важное для всех – это святыни, и это объединяет и прочно цементирует всё общество: и путинистов, и антипутинистов, и верующих, и атеистов – все озабочены святынями. Несмотря на то, что от этих святынь неприятно несет казенщиной и суррогатом. Несмотря на то, что все мы прекрасно понимаем, что из себя представляет ЗАО «РПЦ» и дела его. Несмотря даже на смешной складной крестик на голове у патриарха. И, наконец, невзирая на то, что мы настолько густо обросли этими неприкосновенными святынями, что радикально проредить их число, в самом деле, не помешало бы.

Лицемерный и ханжеский фундаментализм – вот что объединяет наше общество, несмотря на все политические и религиозные разногласия. Проблема тут не столько в том, что в светском государстве 21-го века людей фактически осудили за кощунство, а в том, что все сразу приняли правила игры и согласились по этим правилам играть - согласились признать кощунство не просто лексемой церковного словаря (то есть вполне узкопрофессиональным понятием в стране, где абсолютное большинство – люди, может, и верующие, но нерелигиозные), а актуальным фактом общественного – и собственного – сознания. С готовностью согласились мыслить этой категорией, согласились, что да, кощунство, – это очень плохо, а потому если и вступаться за «Pussy Riot», то предварительно дистанцировавшись от них и обозвав дурами. И осознание бутафорскости имеющихся в распоряжении святынь как будто даже предает всему процессу дополнительного отчаянного задора: мы всё понимаем, но ни за что не признаемся, иначе «народ не поймет», он у нас такой консерватор.

Не знаю, как там пресловутый «народ», но когда я был студентом, у нас была преподавательница, ныне покойная Софья Залмановна Агранович. Она читала нам курс по фольклору, и те, кто застал её на филфаке «госа», до сих пор помнят её и любят. Однажды, рассказывая о современном городском фольклоре, она помянула самарскую легенду о стоянии Зои. В аудитории нашлись девушки, которые думали, что это, может, правда всё так и было, и Софья Залмановна рассказала, что, когда она была молода, у нее с друзьями зашел аналогичный спор, и она – циничная и эксцентричная – решила опровергнуть реальность этой истории опытным путем, а именно – повторить деяния несчастной Зои. Сняла со стены икону и стала с ней танцевать, а когда танцевать устала, то для полноты эксперимента еще и плюнула в неё (и, естественно, ни в какой пол не вросла). Так вот, никого из нас этот рассказ не оскорбил и не возмутил. Вот правда. Нам просто в голову не пришло, что здесь хотя бы гипотетически можно возмутиться. Сейчас я понимаю, что мы просто не были на это натренированы, потому что мы не мыслили категорией кощунства, а значит и не вчитывали её в окружающий мир. Потом, на переменах, мы, если и обсуждали этот рассказ, то с юмором, а, впрочем, и не обсуждали даже. И нельзя сказать, что все мы в аудитории были атеистами – нет, были среди нас и верующие люди. Но никто не оскорбился. Представляю, что бы было сейчас: оскорбленные бы нашлись непременно. За последнее время люди научились, когда нужно, закипать этим чувством. Возможно, они даже побежали бы жаловаться в вышестоящие инстанции, и, не исключено, что за такие рассказы на лекциях грозили бы нашей преподавательнице штрафные санкции, чтоб не оскорбляла и не разжигала.

В ситуации этой неожиданно развязанной войны за поруганные святыни спиливание крестов (если это, конечно, не гундяевские проделки) выглядит неумной, но вполне закономерной попыткой потроллить ханжеское общество. Неумной – потому что очень похоже на гундяевские проделки. А закономерной – потому что как еще можно подразнить лицемерного лгуна, если не столкнуть его нос к носу с плодом его собственного вранья. Придумали кощунство и поругание святынь – вот оно, материализовалось. Получите.

Роман Черкасов, кандидат филологических наук, куратор киноклуба «Ракурс»