Видели «Ночь»

Маша Осина: Для меня «Ночь музеев» началась в галерее «Виктория» – с поэтического вечера и презентации книги замечательного московского поэта Виктора Коваля, который приехал в Самару по приглашению «Засекина». Началась сумбурно. Отчего-то в семь вечера в помещении галереи было темно, хотя на обозначенную в афише «экскурсию в темноте» это не походило. И чтение стихов казалось в этой обстановке немного неуместным: кто-то пил кофе, кто-то рассматривал выставку «Территория абстрактного», стоял гул, и в этом гуле до ушей долетали только отдельные фразы и вскрики. Посетитель мог встать, пройтись, посмотреть выставку, съесть пирожное, выпить кофе, вернуться, снова встать… Сосредоточиться на актуальной современной поэзии не то, что не получалось, но такое как будто даже не предполагалось организацией.

Роман Черкасов: Первое, что застаю в «Виктории» – мастер-класс по абстрактной живописи, где художница Оксана Стогова учит желающих при помощи воска и еще каких-то материалов делать вот так:

Роман Черкасов: Затем поэты Павел Мнацаканов и Денис Чертыковцев проникновенно читают рэп-поэзию про «людей, колыбели, могилы» и прочий пацанский экзистенциализм, а Павел Куприянов и Арсений Марушев (известный также тем, что сделал из ствола дерева того самого ангела, что стоит на улице Молодогвардейской и, как говорят, очень нравится мэру Азарову) аккомпанируют им на рояле и контрабасе. С музыкальным сопровождением пацанский экзистенциализм слушается немного лучше.

Роман Черкасов: «Экскурсия в темноте» – наверное, самое логичное мероприятие для «Ночи в музее»: темнота, потому что «ночь», а экскурсия, потому что всё-таки «в музее». Куратор «Виктории» Сергей Баландин эффектно подсвечивал себе и самого себя фонариком и рассказывал о самарском абстракционизме, пытаясь перекричать гул гуляющих по галерее людей.

Маша Осина: После «Виктории» заглянула в Художественный музей, но заходить не стала: вход туда стоил 300 рублей. Кто-то из встреченных мной знакомых возмущался, что «билет в Третьяковку стоит столько же». Примечательно, что такая цена на «Ночь в музее» в Художественном держится уже второй год, ну, и второй год ходить туда принципиально не хочется.

Роман Черкасов: Вообще, быть может, чуточку не очень правильно, что все музеи собирали деньги за билеты: «Ночь» – это же, в общем, PR-акция, которая призвана популяризировать, привлечь и всё такое. Ну, и в Москве, если Москва для нас образец и пример для подражания, в этом году большинство площадок пропускали посетителей бесплатно. С одной стороны, конечно, хорошо и не жалко, если музеи заработают лишние деньги. А с другой, если «Ночь» предполагает, что публика будет свободно фланировать из одного пространства в другое, то цена за билет ставит этому фланированию некоторый барьер: для многих обойти несколько музеев и везде платить за вход может быть весьма затратным. Ну, или, как вариант, может, музеям стоило бы, например, о едином билете договориться.

Впрочем, можно было пройти и не покупая билета. В «Виктории» на входе стояли сами кураторы галереи, которые меня и моих спутников пропустили забесплатно (хорошие люди, спасибо им). В Музее модерна у ворот дежурили тетеньки-охранницы, и я приготовился было заплатить им 100 рублей, как неожиданно появились знакомые веселые девушки, которые просто просунули мне свой билет через чугунную ограду и объяснили, что здесь все так делают. А что в Литмузей надо тоже покупать билет, я узнал уже на выходе: все посмотрел, выхожу, гляжу – а там, оказывается, столик такой у ворот стоит, и за ним люди сидят, билеты продают.

Маша Осина: Ощущение сумбура оставил и Музей модерна, куда я попала в девять вечера на показ немого фильма под фортепьянный аккомпанемент Евы Таланцевой. Установить, что за фильм демонстрировался на стене, и толком что-то прочесть было невозможно: людей было много, периодически кто-то проходил перед проектором, и черно-белую немую киноленту, шедшую почему-то с английскими субтитрами, заслоняла чья-то спина. Стоящий рядом оператор вслух сердился на них, и люди смущенно отходили.

Роман Черкасов: Когда я зашел в Музей модерна, на сцене что-то танцевали девушки в темных платьях, но их почти не было видно из-за стоящих перед ними спин и голов. В стороне от сцены какие-то люди увлеченно раскрашивали большие фанерные буквы, образующие слово «МОДЕРН». Что это – мастер-класс по раскрашиванию букв, конкурс «нарисуй свой модерн» или что-то еще – не знаю. Когда перемещаешься с одной площадки на другую и везде застаешь какие-то события, на языке постоянно вертится вопрос «а что тут происходит?» И в какой-то момент этот вопрос тебе самому настолько надоедает, что решаешь принимать окружающую реальность, не пытаясь её понять. Ну, раскрашивают и ладно, а я встречаю сотрудника Музея модерна Илью Саморукова, который говорит, что к ним приходил сам Азаров (через несколько минут узнаю, что не только к ним), и жалуется, что из-за дождя пришлось на ходу перестраивать программу: ансамбль академической музыки «Musica Samaritanа» должен был выступать на открытой площадке и концептуально оформлять мероприятие, но, справедливо опасаясь, что дождь попортит их инструменты, музыканты переместились в небольшой кинозал.

Роман Черкасов: «Musica Samaritanа» были действительно прекрасны, даже не смотря на духоту кинозала. Вообще, на «Ночи в музее» постоянно всплывают три технические проблемы, общие для большинства площадок: плохо слышно, плохо видно и (если дело происходит в помещении) душно.

Роман Черкасов: Перемещаясь из музея в музей, видишь в разных выставочных пространствах одних и тех же людей – и это, конечно, не удивительно: все перемещаются. Но вот когда видишь одних и тех же людей на сценах разных площадок – это уже кажется немного странным. Только что ты слушал в «Виктории» музыкантов Арсения Марушева и Павла Куприянова, потом приходишь в Музей модерна – а там снова они выступают. Выступают неплохо (на этот раз в составе группы «Мама не узнает» они дают такой прям Billy’s Band), но всё равно напрашивается мысль о кадровом голоде. (Диджей Тимур Ли тоже вроде был заявлен аж в трех местах, но я его почему-то нигде не застал.)

Роман Черкасов: В Литмузее на стене дома висит экран, и на него проецируется превышающее размеры экрана в полтора раза изображение самарского поэта Кирилла Миронова, который силится что-то сообщить, но лишь беззвучно шевелит губами. Потом понимаю, что глухие звуки, которые мне казались посторонними и доносящимися откуда-то издалека, на самом деле и есть звуковая дорожка к Кириллу, а на экране транслируется фильм о самарской поэзии. Смотрят его ровно два самарских поэта – Виталий Лехциер и Константин Латыфич, а остальная публика сместилась ближе к беседке, где наливают кофе, и к концертной площадке, где играет Данила Телегин.

Маша Осина: В Литературном музее нашёлся обещанный Город-утопия. На серых блоках из гипсокартона лежали красно-белые надписи «уничтожить город», «стабильность», «анархии мы должны быть против», которые можно было соединять в произвольном порядке, чтобы получились, видимо, какие-то фразы. Озвучкой Города-утопии и светомузыкой занимались Тимур Ли и Анатолий Доровских. Подборка, правда, странная, и больше похожая на чей-то несвязный бред, чем на утопию: от «Прекрасного далёка» и «Гудбай, Америки» до Джастина Тимберлейка. В какой-то момент пустили дым, в котором кто-то томно извивался, а дети вокруг радостно бегали.

Роман Черкасов: Ну, и здорово, что дети радостно бегали. Я Город-утопию не застал (видно, его к тому моменту успели демонтировать), видел лишь, как от чьего-то неосторожного движения рухнула последняя футуристическая башня. Но, вы как хотите, а меня очаровал робот с наклеенными бумажными звездочками. Робот умел ездить туда-сюда, вертеть головой, смотреть глазом-камерой, говорить человеческим голосом и терпеливо общался с обступившими его плотным кольцом людьми. Детишки визжали от восторга, а я человек серьезный, я сдерживался.