Заметили ли вы, что люди в последнее время стали как будто вежливее? Не знаю, как давно это произошло, я стал недоверчиво замечать эту перемену года два назад. Сперва я думал, что мне мерещится, сперва полагал, что это просто мой сугубо случайный опыт взаимодействия с повседневной социальной действительностью создает такую причудливую иллюзию. Сперва я сомневался и не верил. Но поспрашивал других людей, обладающих собственным случайным опытом, и другие люди подтвердили справедливость моих наблюдений. Да, согласились опрошенные мной люди, теперь все немного иначе и не то, что раньше. Теперь, если, скажем, в толчее общественного транспорта кто-то кому-то причинит неудобство, то больше предпочитают промолчать, вместо того, чтобы ругаться и прочие «мужчина, ну вы смотрите, куда прете!» И в магазинах, получая от продавца товар или сдачу, порой говорят продавцу «спасибо», что, казалось бы, делать вовсе не обязательно, за что спасибо-то? это же не подарок какой, а ваше законное, но, видно, говорить «спасибо», получая что-либо, у многих уже вошло в привычку. И даже юноши с помятыми лицами, стрельнув сигарету, теперь не сплевывают через плечо своё фирменное «благодарю», а как будто действительно – на самом деле – благодарят.

А заметили ли вы, что люди стали лучше одеваться? Между прочим, в этом проницательная Света из Иваново совершенно права. Не то, что дороже и понтовее, а вот именно лучше. Заметно это стало недавно, а, может быть, не так уж и недавно. Но раньше, бывало, если идешь в уличной толпе такой более-менее нормально одетый, то из плохо одетой толпы чуточку выделяешься и чувствуешь себя франтом, а теперь все более-менее нормально одеты, а многие и получше тебя, и все кругом франты, и ты уже не выделяешься. И хотя это, одной стороны, грустно, но в то же время не может не радовать, потому что прогресс.

И грязно бухать во дворах и скверах стали меньше: прежде там часто буйные компании тусовались, а теперь там, как и положено, – ухоженные мамы с колясками, пожилые леди – не в архаических платках на голову, матерящие проклятую молодежь, а в нормальных таких брючках и блузках и никого не матерящие – и умытые детки резвятся под присмотром трезвых отцов. И даже национальная традиция громко включать музыку в машине и широко открывать дверцы, чтобы все слышали и разделили с тобой твою удаль, а если не разделили, тогда чтоб прониклись её непреодолимой мощью и склонились посрамленные – даже эта традиция как будто медленно, но постепенно изживает себя.

Да, нравы поменялись, согласились опрошенные мною люди. Жизнь же не стоит на месте, вот и нравы стали мягче, сдержаннее, поднялись еще на одну ступеньку по лесенке прогресса, стали более, если будет корректно так сказать, европейскими, и теперь можно приветствовать рождение нового человека. Теперь по-европейски одетые европейские люди с европейскими манерами по-европейски движутся по улицам городов. Ну, во всяком случае, есть такая тенденция. Ведь есть же? Есть. Понятно: глобализационные процессы, формируется культура потребления, все дела. Не хотят больше люди на кортах и из горла, хотят, чтоб комфортно и культурно. Никто не их заставляет, сами хотят.

Рассуждаем мы так – я и опрошенные мною люди – но сами себе не очень верим. Потому что знаем: слишком поверхностна эта гармония, чтобы принимать её всерьез, слишком декоративна. Есть в этой гармонии какая-то неорганичность, какое-то хрупкое напряжение, неестественное, как бодрый голос радиоведущего по утрам, и шаткое, как пирамида из акробатов. Дикие хтонические чудища затаились за ней, там, в глубине, и мы знаем, что стоит согражданам чуть расслабиться и перевести дух, чудища выходят на свет. Стоит согражданам ослабить удавку галстука и расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, европейскость рассеивается без следа. Стоит этим милым людям получить команду «вольно», они – нет, не сразу, а сперва робко оглядываясь по сторонам, беззвучно вопрошают: «что? теперь можно?» - «можно», - говорит им столь же беззвучный голос, и вот тут уже взгляд становится уверенным, движения волевыми, и наружу начинает лезть оно: исконное, нутряное, кромешное. Настоящее. И какая тут культура потребления, какие там глобализационные процессы, вы серьезно всё это? ерунда все эти ваши процессы, ничто перед этим исконным-кромешным, морок, это так, пока у нас настроение хорошее, да пока лавэ есть, но, понимаешь, празднуем уже неделю, даже больше, Первомай – это святое, день весны, и девятое мая – святой праздник, наши предки кровь проливали, имеем право отдыхать, ты в армии-то был? нет? а что так? да ты, слышь, не из этих, не из голубых? а побожись, что нет, что? побожишься? или ты в бога не веришь, как эти, блин, забыл, как их, я бы их вообще всех к стенке поставил раком, да, сперва раком, потом к стенке, цацкаемся с ними со всеми, расстрелять на фиг и все дела.

Это кромешное никуда не делось и никогда никуда не девается, но каждый раз всплывает вновь из-за цивилизационного фасада, всплывет тогда, когда уже кажется, что всё, оно окончательно сгинуло, исчезло, преодолено, кругом цивилизация, и новый быт, и галереи, и культура потребления, и все улыбаются. Вот именно в эти расслабленные моменты оно особенно любит напоминать о себе в прямом соответствии с жанровыми законами фильмов про Фредди Крюгера, который вроде на этот раз окончательно побежден, но нет, вот он, в самом конце появляется и лыбится, поигрывая перчаткой с лезвиями: я всё еще здесь и ждите следующей серии.

Но, конечно же, когда-нибудь всё это обязательно исчезнет, рассосется. Мы ведь знаем, что ничего на свете нет неизменного, и никакой вечной природы человека не существует, человек таков, каково его социальное бытие, и меняется вместе с ним, этому учат нас исторические науки. Вот только чтобы что-то изменилось в сознании, бытие должно поменяться более фундаментально. А культура потребления, велосипедные дорожки, возможность ездить в Европу и галереи и кофейни на каждом углу – вещи, несомненно, приятные, но немного поверхностные что ли. Возлагать на них надежды в борьбе с этой кромешностью – всё равно, что тушить пожар пирогами, и блинами, и сушеными грибами. В конце концов, комфортно потреблять и сидя на кортах можно – хоть у себя во дворе, хоть в самой Европе.

 

Роман Черкасов