Прошла неделя, как я покинул Киев. Прошла неделя... Язык довёл меня до Киева. Русский язык довёл меня до Киева. Потому что ничего больше у меня нет и не было. Случайная жизнь и русский язык. Мой восьмилетний отец с младшей сестрой и моей бабушкой успел в июле 1941 года выехать из Одессы. Моя мама бежала из Гомеля. Почти вся моя родня погибла в первые месяцы войны на Украине и в Белоруссии. Мою фамилию придумал отец, переправив на обгоревшем паспорте своей матери букву «б» в самом конце на «д». Я родился в Самаре. У меня есть только моя случайная жизнь и русский язык...

Фамилия Ходорковский звучит очень по-киевски. Ах, Оболонь, Оболонь. Улица Шоты Руставели. Крещатик. Андреевский спуск. Днепр. Колокольный звон. Жёлтые одуванчики. Синее небо. Ёлка свободы, завешанная флагами и рисунками, - рядом с портретами Шевченко и Бандеры карикатура на Януковича и белая простынка «Любим русских». И каштаны, каштаны. Цветущие каштаны. Расслабленный солнечный беззащитный город во время новой войны. И «золотые батончики» на лотках. И маленькие хрупкие люди. Почему-то мне всё время встречались маленькие люди. Как в последней прозе Сорокина. Пожилая пара на Майдане. Игрушечные кОзаки, поющие всю ночь народные украинские песни. Студенты, играющие на пианино прямо на улице около палаточного городка-музея.  И тут же рядом в полуподвальном казачьем кабачке крошечные удалые рок-музыканты из группы «Свобода» поют о свободе: «И такая погода, такая погода -  вздохнёшь, и свобода...». И обгоревшее здание Дома профсоюзов. И палатки с полевой кухней. И разбитый обожжённый грузовик.  И националисты с гоголевскими чубами, восклицающие «Слава Україні! Героям - слава!»...

Но первым бандеровцем, которого я увидел в Киеве, был замечательный поэт и мой давний приятель Лев Рубинштейн - тоже очень маленький и приветливый...

Из России в Киев на организованный Михаилом Ходорковским [Внесен(а/о) в реестр иностранных агентов]антивоенный конгресс «Украина - Россия: диалог» приехало 150 человек. Из Самары - девять. Спорили и вступали в диалог в основном на секции «СМИ». Я большую часть времени провёл на заседаниях секции «Культура». Ибо Лев Рубинштейн, Сергей Гандлевский, Елена Фанайлова, Игорь Иртеньев, Дмитрий Быков, Владимир Мирзоев, Людмила Улицкая [Внесен(а/о) в реестр иностранных агентов]- это культура, это современная русская литература...

А первый разговор случился с Михаилом Ходорковским. Я кратко беседовал с ним одиннадцать лет назад в Самаре накануне его ареста. Он вспомнил или сделал вид, что вспомнил. В Киеве он был похож на героя фильма Зельдовича «Мишень», как будто радиоактивное страдание сделало его вечно молодым. Чистая русская речь, извиняющаяся улыбка, удивительная, античная стать. И боль. Боль в ярких карих детских глазах. Что мы могли сказать друг другу? Я приехал, чтобы приехать. Потому что больше я ничего не могу. Русский язык довёл меня до Киева. Я никого и ничего не представляю кроме своих слов в монологах на «Эхе Москвы в Самаре» и в стихах...

Мандельштам называл Киев самым живучим городом Украины. Киев Булгакова и Малевича...

Все участники конгресса говорили только на русском языке. При этом русские гости пытались убедить украинских собеседников, что есть язык Пушкина и язык Путина. А я сказал, что за спиной Пушкина тоже стояли свои зелёные человечки. И после 1937 года, когда весь советский народ отпраздновал столетие со дня смерти великого поэта, у нас два Пушкина и два языка Пушкина. И они всё дальше и дальше друг от друга, гораздо дальше, чем украинский и русский...

Больше всего мне отвратительны насилие и уголовно-патриотическая солидарность, превращающая моих любимых соотечественников в советско-российскую орду. Я не переношу этот монотонный задушевно тиранический стиль провокаторов и людоедов. А Украина и есть сегодня Россия, о которой мы мечтали и которой не может быть никогда. После советского уголовно-имперского угара, сжигающего все мосты и сочленения в Донбассе и на Луганщине... После Одессы...

Второй ближний Восток. Там, на разрыве советской империи, как и в нынешней коррупционной России, больше не звучит русская речь, которая звучала на нашем конгрессе. Сплошной идеологически-бытовой суржик - новая лубочная имперско-сталинская идея восторженного коллективного рабства. Казарменная провинция, уголовно-полицейская окраина, захватывает пространства, насаждая постмодернистский политический суржик, социальный и культурный суржик, псевдоэпос - язык, исключающий персонального человека, цепляющийся за бессознательное детсадовское лагерное прошлое. Социалистический сюрреализм.

Спорить и говорить с родными пропагандистами, нанятыми и добровольными, бессмысленно и невозможно. Тут же с русского языка Лермонтова и Толстого, Чехова и Мандельштама сползаешь в суржик. Послушайте, на каком языке говорят наши губернаторы, мэры, депутаты. Сплошная Безымянка, лимита, вне смыслов, лиц, городов и культуры. Сплошной краткий курс ВКП (б), надрывно разухабистый шансон и эстрадно-симфонический хор патриотической песни и пляски имени Александрова... Киев, мать твою городов русских...

У меня нет ничего кроме жизни и русского языка. Сегодня в России убивают русский язык. Русский язык европейской и мировой культуры. Самарцы вернутся в Самару. А столица Украины, город современных русских эмигрантов, будет говорить на украинском языке. Чтобы уже больше не разделять язык Пушкина и суржик Путина. И на английском...

В 1914 году началась первая мировая война. В 2014 году началась первая мировая война в 21 веке...

Украины - маленькой или большой - для постсоветских людей нет. Пусть Верка Сердючка войдёт в состав Российской Федерации, где её примут в свои суржиковские объятия Ваенги и Любэ. А я буду слушать «Океан Ельзи» и вспоминать, как я был в Киеве накануне огромной беды. Во время самодовольного и беспощадного со всех сторон ордынского суржика и «народных головорезов» . Во время проснувшегося внутри моих отставных сограждан Афгана и двух чеченских войн. Во время дембелей и их дембельской этики-эстетики... Чем больше территория управляемого произвола, тем маргинальнее и теснее жизнь... И смерть...

Но Украины, служащей великодержавному пахану, где каждый следующий обладатель паханского ярлыка такой же пахан, получающий свою долю на кормление, - больше не будет.

Язык империи мне горек и противен. Язык псевдоэпической лжи, первомайских лозунгов, кричалок, дурных цитат из расхожих фильмов и рефренов из ещё более дурных попсовых или уголовных песенок...

Возвращайся в лоно, кончилась лафа: пятая колонна, пятая графа...

Спят Берлин со Сталинградом, моджахед и шурави, чьё-то тело дышит рядом, задыхаясь от любви. Бог распят и обезврежен, через марлю свет процежен, и течёт из всех прорех из-за острова на стрежень третий Крым четвёртый рейх...

Но Киева мы нам не отдадим...

Сергей ЛЕЙБГРАД