Начну с воспоминаний студенческой юности, с опыта вузовской самодеятельности. Творческий процесс, дым коромыслом,  потоком льющийся стёб и непрекращающийся хохот. И как бы подводящая итог всему этому креативу реплика Димы Муратова (ныне главного редактора «Новой газеты»): « Ну сейчас Ромашкина  (это про меня) скажет: аполитично!» Дразнился так.

   Слово «аполитично»  использовалось мною как «чужое». Тут как бы предлагалось взглянуть на плоды самодеятельного творчества глазами партийного функционера и, дабы избежать неприятностей, заранее подстелить соломку.

 Черт возьми, мне было семнадцать лет, но я откуда-то знала, что от кое-каких слов, жестов и изображений лучше воздержаться, а то мало ли что!

  Это и называется «самоцензура»: предугадывать, что может вызвать немилость начальства, видеть духовно-нравственные опасности раньше и вместо государственных и партийных церберов.

  А еще действовал принцип «единственно верного суждения». Это ложь, что нельзя было даже упоминать Троцкого, Солженицына  и Энди Уорхола.  Можно и даже нужно, но только в соответствии с вышеназванным принципом.  «Троцкий – это троцкист, не веривший в победу социализма в нашей стране» (вот ведь гад какой, и ведь прав оказался!), «Солженицын –  ярый антисоветчик», а «Энди Уорхол – представитель буржуазной массовой культуры».

  Искусство публичного дискурса состояло в том, чтобы по возможности «аполитично» все же воздерживаться от «единственно верного суждения». Вот так научились писать «между строк» и там же читать. Мастера подобного стиля именовались честными и порядочными людьми, интеллигентами, солью земли. Ну, в смысле, они сами себя таковыми считали.

  Лихие девяностые «между строк» читать отказались. Что думали  в меру собственной испорченности, то и говорили. Гласность  (когда  многое можно, но все же лучше посоветоваться с начальством) сменилась самостийной свободой слова и по форме, и по содержанию. Да, порою через край, но как-то не принято было  публично оскорбляться…

  В наши дни  независимых сайтов и социальных сетей тем, кто балуется публичными высказываниями, вновь приходится лавировать между «аполитичностью» и  «единственно верным суждением». Зачем? - спросит порядочный человек, оппозиционер и левый либерал.  Не зачем, поправлю я его, а почему. И даже ответ дам в новой (в смысле  старой) стилистической манере: а то мало что.

  Возьмем, к примеру, самые горячие темы современности: нетрадиционная сексуальная ориентация и Навальный. Как работает механизм «единственно верного суждения» при соблюдении всех прав и конституционных гарантий? Если написать, что «пидорасы приближают Апокалипсис», то не видать тебе лайков от прогрессивной общественности, могут даже отфрендить, однако со службы  не выгонят.  А вот в случае суждения «о недопустимости дискриминации лесбиянок и геев» - уже вопрос. Да и казаки из Красноглинского района, регулярно выходящие в дозор на просторы интернета,  не дремлют.

   А теперь сами угадайте, какое суждение из двух отвечает принципу «единственно верного»: «Навальный – наймит мировой закулисы» или «Навальный - луч света в темном царстве». Угадали? Вот это и есть самоцензура.

   Можно, конечно, высказываться на абсолютно нейтральные темы: про климат, например, или про все хорошее вместо всего плохого.  Но тут тоже проблема образуется. Имя ей: медиарынок, когда успех зависит от внимания читателей. А читатель любит острое слово, хлесткое выражение, жареный факт.

   И вот тут на просторы СМИ выбегает «етишкин кот», выскочивший из  пыльного сундука законов о морально-нравственных и духовных ценностях, разумеется, исконных и традиционных. Напишешь хлестко и рыночно, появятся оскорбленные, по судам затаскают, пыли наглотаешься, да еще и на бабки попадешь.

   И снова ( совсем как в юности!) ты стоишь перед «проблемой нравственного выбора». Этим термином в советской литературе и кино обозначалась ситуация, когда, с одной стороны,  правду-матку звездануть хочется, а с другой - очередь на квартиру подходит. Вечные метания  русского образованного класса!

  Ну и вопрос соответственно: А чё делать-то? (намеренно предлагаю его современную стилистическую редакцию).

  Здесь, как и в эпоху застоя, есть два варианта (стилистика опять современная):

  1. Подвижнический (он же фриковатый): Хрен с вами, пострадаем за правду!
  2. Медитативный (он же дауншифтерский): А пошли вы все лесом! Этот вариант, надо сказать откровенно,  более подходит тем, у кого кое-что подкоплено.

 

 И это при том, что стратегия «чего изволите?» как вариант не рассматривается. Тут не то чтобы идеалы, которыми нельзя поступиться, а просто лизунов и без тебя хватает. Да и правил гигиены еще никто не отменял!

   Ладно, выбираем «хрен с вами». Гражданское мужество! Страдаем, устраиваемся кондукторами в трамвай и сверлим укоризненным взором обилечиваемых коллаборационистов. И лет эдак через двадцать рассказываем  юным «навальнистам», которые пришли оказать шефскую помощь  ветеранам свободомыслия, о том, какие муки мы перенесли на пути к светлому будущему. И они, чистые души, спрашивают: А скажите нам бабушки / дедушки (думаю, к тому времени гендерные различия сотрутся окончательно), а за что конкретно вас преследовали?» И ты с гордостью говоришь, что в  две тысяче лохматом году высказала суждение, что геи тоже люди. И юная поросль снисходительно улыбнется, как улыбалась, в частности, я сама, когда моя прабабушка повествовала о своей революционной деятельности, заключавшейся в том, что во время одной из революций – уж не помню какой – она, будучи гимназисткой,  однажды разбросала листовки в Струковском саду.

  Как вам такие перспективы?

   

 Ирина САМОРУКОВА