Двадцатый год создал новую реальность, которая, судя по всему, останется с нами надолго. Жизнь усложнилась даже у тех, кому она казалась лёгкой и безоблачной. Люди жалуются на изолированность и сходят с ума от тоски. В Самаре мало яркого. Это и особенность климата, и часть суровой прозы жизни, показывающей наш город временами отсталой и унылой провинцией. Но мало кто задумывается, как в условиях пандемии живут те, кто и в обычное-то время не имеет тех же прав, какие есть у большинства.

 

В самарском ЛГБТ-сообществе ["Международное движение ЛГБТ" признано экстремистским в России и запрещено. Хотя юридически единого движения ЛГБТ не существует, фактически под статьи об экстремизме могут подпадать любые организации и физические лица соответствующего профиля] мало имён, которые сейчас на слуху. Когда-то был «Аверс» и о нём знали даже далёкие от темы горожане. Но в последние годы вести о нём постепенно исчезли. Как оказалось, неспроста.

«Засекин» пообщался с широко известным в узких кругах Михаилом Кошкиным — одним из тех, кто когда-то в структуре «Аверса» занимался помощью гомосексуалам, в частности, тестированием на ВИЧ и организацией взаимодействия людей, живущих с ВИЧ, с областным СПИД-центром, куда и гетеросексуальный человек пойдёт в самую последнюю очередь — в основном, из-за страха получить клеймо, которое превратит его в изгоя.

Поговорили о том, как изменилась жизнь ЛГБТ-людей из-за коронавируса, как к ним относятся государство и простые жители, что в существующей системе неправильно, а что — бесчеловечно, а также о массе других интересных тем.

Кто есть кто

— Что сейчас происходит с «Аверсом»? Его же нет как цельной структуры?

— Аверс существует, у них есть юрист, ещё несколько человек, но нет помещения. Люди, ушедшие из Аверса, создали маленькие инициативные группы — КИТ, который занимается трансгендерами; «Аврора», которая взяла на себя ВИЧ-сервис. Я занимался в «Аверсе» как раз ВИЧ-сервисом — тестами, взаимодействием со СПИД-центром, раздачей бесплатных презервативов в клубах и так далее. Этим же занимаюсь и сейчас.

— Что делает КИТ?

— КИТ занимается защитой прав трансгендеров. Тут надо понимать: есть бинарные трансгендеры и небинарные. Первые ощущают себя так: мужчина — женщиной в мужском теле, женщина — мужчиной в женском. Такие люди хотят скорректировать пол, чтобы измениться внешне и чтобы их воспринимали людьми другого пола.

С небинарными трансгендерами всё сложнее: человек может выглядеть как девушка и хотеть, чтобы его называли «он». Такие люди часто даже в ЛГБТ-сообществе остаются непонятыми, поэтому им, безусловно, нужна поддержка.

Гомофобия внешняя и внутренняя

— Сейчас нет ярких активистов, как Ваня Красвитин или Наталья Цимбалова, которые проводили какие-то заметные акции. Кто то уехал из России, да и время сейчас изменилось. У довольно большого количества ЛГБТ-людей есть внутренняя гомофобия, которая вызывает неприятие любого активизма в защиту сообщества. 

— Внутренняя гомофобия?

— Да, она появляется в том числе из-за внешней. Под воздействием окружения ЛГБТ люди не принимают себя и мучаются, так как не разрешают себе жить, как хочется, а как большинство — не могут.

Сейчас вообще гомофобия — это политика государства с 2012 года, когда появились дискриминационные законы, якобы созданные для улучшения демографии и увеличения численности населения… Но в результате получили огромный отток из страны ЛГБТ-людей, и некоторые даже рады таким законам, потому что удалось уехать за границу по причине преследований. Уезжают люди работоспособного возраста, хорошие специалисты, которые работают на благо других стран, платят налоги, покупают товары, автомобили и недвижимость — развивая экономику тех государств, которые их приняли. Хотя могли бы это делать и здесь!

— Государство считает, что гомосексуальные семьи могут воспитать только гомосексуалов…

— Да не влияет это никак. Я родился и вырос в абсолютно гетеросексуальной семье. Моё окружение в маленьком городе было обычным, как везде, я занимался спортом, играл в футбол, участвовал в уличных драках. Даже женился! Но гетеро я не стал. Невозможно пропагандировать гетеро- или гомосексуальность! Я таким родился, а не стал, так за что меня осуждать?

В 2012 году я ещё смотрел телевизор и верил тому, что в нем говорят, а потом началась вся эта история: обвинения, законы о пропаганде. И, глядя на всю эту чушь, которая неслась с, не побоюсь этого слова, голубого экрана, я начал понимать, что что-то тут не так. Они же врут! А если врут здесь — то и в остальном тоже наверняка врут! Из общения с другими людьми из сообщества я узнал, что такие чувства испытывали очень многие, включая родственников. Даже моя мама, уже знавшая обо мне, знакомая с моим парнем, возмущалась телевещанию: «Они же врут!».

У меня на тот момент был высокий уровень внутренней гомофобии. То, что делали некоторые ЛГБТ-активисты, мне очень не нравилось. Я не понимал, как то, что они тогда делали, может помочь. Мне казалось, что все те акции только усугубляли ситуацию. Я и сейчас не поддерживаю общественные акции и не участвую в них. На мой взгляд, нужно, чтобы сами парни и девушки приняли себя и могли жить в согласии с собой. Это важно тем, кто не хочет уехать из России, видит своё будущее здесь. С обществом, по крайней мере, пока у нас такая власть, вряд ли получится жить в согласии. В будущем — возможно, но это должно не одно поколение смениться.

— Получается, ты не активен вовне и активен внутри. Что в таком случае для тебя активизм?

— Это совокупность действий, которая позволяет сплотиться ЛГБТ-сообществу, обеспечить нормальную жизнь, коммуникации. Всё, что я делаю, направлено на то, чтобы люди могли себя найти, познакомиться друг с другом, общаться, создать отношения, поговорить с психологом и другими френдли-специалистами. А публичные акции могут привести только к проблемам с законом и ненависти общества. Ведь негатив появляется к тому, что непонятно, а большинство акций непонятны даже мне, что говорить об обычных людях.

— Погоди, но ведь негатив появляется потому, что якобы сообщество пытается получить какие-то особые права для себя…

— Никаких особых прав! Обычные, такие же, как у всех. У нас их фактически нет, и ЛГБТ люди хотят, чтобы эти права были, сейчас на законодательном уровне мы люди второго сорта.

— Ты просил об анонимности в интервью. Можешь объяснить, почему?

— В России гомофобное общество, основанное на тюремной морали, согласно которой мужчина-гей — это опущенный и презираемый человек. Это и к женщинам относится: нельзя целовать женщину, которая занимается оральным сексом, и так далее. Даже в западных компаниях, работающих в России, люди говорят частенько «шеф меня …(поимеет)», и это тоже из тюремной морали… и она на самом деле проникла везде.

У меня был опыт работы гидом в Таиланде. Там был забавный момент в бойстауне — месте, где тусят геи. Там много уличных кафе, улица находится в стороне от туристических маршрутов, но многие туристы специально приходят — поглазеть: пришли бабулечка с дедулечкой, сухонькие такие, идут и озираются и она говорит ему: «Ну где они, где?». «Кто?» — спрашивает он. «Ну гомосексуалисты!». «Да вот же сидят за столиками!» — ответил он. А она говорит: «Так они на обычных людей похожи!».

Что было у неё в голове и как она представляла геев, возможно, с копытами и рогами? — для меня до сих пор загадка. Но в тот момент я понял вдруг, что большинство людей ведь действительно не воспринимает ЛГБТ людей как обычных людей…

— Кто знает о том, что ты — гей?

— Мама. Некоторым своим старым друзьям я тоже рассказал: они же видят, что я обычный, не с копытами, не с рогами, нормальный человек, как та бабушка сказала. Но на работе я этого сказать не могу. Мне нравится моя работа, но я не уверен, что каминг-аут не приведёт к её потере, поэтому лучше не раскрываться. Многие молчат, так как боятся потерять работу — останешься на улице, ведь у многих кредиты, ипотеки…

— Это на любой работе так или есть специфика?

— Практически везде за редким исключением, особенно в профессиях, в которых работают люди с невысоким уровнем осознанности. У меня есть знакомые, которые в разных местах работают (сварщики, сантехники, полицейские, военные) и, конечно, ничего не говорят коллегам. Вот представь, что они на работе о себе расскажут. Понимаешь, что будет?

При этом у нас же существует огромное количество людей, которые осознают влечение к своему полу и боятся признаться в этом даже самим себе.

Недавно умер Диего Марадона, личность очень известная. Он однажды сказал: «Хорошо, что в мире есть гомосексуалисты. Они оставляют нам больше красивых женщин». Вот на мой взгляд, нормальный гетеросексуальный мужчина должен считать именно так. Если же в нём есть агрессия к геям, то можно подумать о скрытых желаниях. В Самаре я встречал много латентных гомосексуалов, которые не принимали себя.

Изоляция в изоляции

— 2020 год многое поменял из-за пандемии. ЛГБТ-люди и так на первый контакт выходят с недоверием, ведь так? И что изменилось в этом году?

— Сейчас я очень мало общаюсь с людьми, больше стало онлайн общения. Во время пандемии нельзя проводить какие-то мероприятия. Но всё равно что-то нам удавалось, хоть и удалённо. Скажем, кинопоказы проводили онлайн в Zoom: сначала кидали ссылку с фильмом, обговаривали время просмотра и обсуждения с психологом. Раньше встречи давали ещё и общение после обсуждения, когда люди просто общались и знакомились. В Zoomэто невозможно: обсудили — и отключили. Соответственно, у ЛГБТ людей сократилась возможность для обычного общения, так же, как и у всех остальных.

— В текущих условиях стало ли сложнее добиваться равных прав с гетеросексуальными людьми? Сейчас же не все службы работают, принимают заявления.

— Ну почему, всё нормально: суды работают, заявления принимают онлайн, есть службы поддержки, экстренная помощь ЛГБТ-сети, предоставляющая юристов, и при наличии дискриминации можно обратиться. Другое дело, что не всякий готов аутиться, но если такое случилось — обращаются.

— А куда обращаться?

— На сайт ЛГБТ сети или ко мне, Михаилу Кошкину. Если вопрос возможно решить, и в Самаре есть такой специалист — я дам контакт.

— Но это же ненормально, когда нет возможности куда-то в известное место прийти и получить поддержку, советы?

— Конечно, ненормально. Государство сейчас пытается всей политикой сделать так, чтобы геи себя давили и жили не своей жизнью. Женились на женщинах, рожали детей для государства. Но кто из женщин хочет такого мужа? Это ведь не только для гея ужасно — всю жизнь притворяться тем, кем ты не являешься. Женщина в этих отношениях тоже несчастна. Просто представь: он её не хочет никак, потому что ему нравятся мужчины. Для женщины чувствовать себя ненужной — трагедия… Что делать ей? Завести любовника? И зачем тогда такая семья, состоящая из двух несчастных людей?.. Я уже не говорю о том, какая это травма для ребенка — жить в такой семье.

Беседовал Хорен Григорьян