Год назад по маршруту № 24 был запущен экскурсионный автобус. Правда, возил он граждан от автостанции «Аврора» до Хлебной площади всего два месяца. Мягкий голос драматического актёра Владимира Гальченко звучал внутри, транслируемый специально установленной аудиосистемой, комментируя скользящую за окнами Самару. А как выглядит обычное путешествие из безымянского дома на работу в бывший исторический центр обычного самарского гражданина в необычные предновогодние дни?..

Снаружи -22. Холодный, крепкий воздух перенасыщен бесцветным светом. Последние две ночи потихоньку серебрило. Мелко-мелко, чуть-чуть, прерываясь. И вот он — снег. И уже укрыл даже ту слежавшуюся серо-коричневую до капли выпитую ветрами корку, которая была нашим «вот он — снег» две недели назад. Длится, длится предновогодняя неделя. Ветер вот только с этим не считается, бесцеремонный.

 В 9:39 житель Самары пересёк улицу Мяги в неположенном месте. Не худшая новость для проправительственного «волганьюса». Мелькнуло отделение почты, аптека, супермаркет эконом-класса. Всё это покрылось застенчивой и одновременно аляпистой порослью. Рукодельные снежинки из бумаги с хорошее лицо размером, пластиковые блестящие гирлянды, фонарики, которые по утрам ещё никакие не фонарики.

 Дистиллированная обыкновенность и рациональность блочных пятиэтажек требуют строгости. Совершаю забег по улице Мориса Тореза, стартовав от улицы Владимира Мяги и за 59 секунд достигнув улицы Феликса Дзержинского. А затем стремительным рывком, всего через 54 секунды, символично финиширую на улице Революционной. На остановке.

 Остановка как остановка. Автобус №24 подошёл раненым — жалобно кренится вправо. Человечья гуща внутри молчит и понемногу копошится. Так принято: по утрам не разговаривают, только вечером. Но то вечер, а сейчас все молчат. Каждый самарец со средним достатком и ниже — мастер игры в пятнашки. Навык, выработанный инстинктом самосохранения в переполненном общественном транспорте: перемещаться здесь можно только по пятнашечному принципу. Шашечки задвигались, дважды сменили позицию, и — проявился кондуктор. Так, а тут у нас, молодой человек, что? Пятнашки. Нет, это я не вам. Возьмите-передайте-спасибо-пожалуйста.

 Раненый автобус отдувается тяжёлым своим сапом, тормозя на остановках. Переводит дух, преодолевает ещё отрезок. Сколько уже? Стёкла сплошь в инее. За ними должна бы скользить против хода автобуса она – Самара...

 Известно, что где-то там далеко-далеко краснеет ссадина площади Революции, к которой наш отягчённый автобус толстой медовой каплей сползёт, и особенно заметно похудеет и приподнимется. Сноской под площадью выписана улица Ленинградская. «Ленка», как панибратски зовут её завсегдатаи из простых горожан. Самарский Арбат — это больше по части чиновников и их информационного сопровождения.

 Старый город ещё не новогодний, но как будто обещает стать таким часам к шести. Заиндевевшие деревца подсвечены, рестораны на все лады предлагают что-нибудь горячее, уютное. Пока ещё лысые остовы в фонтанах и на столбах фонарей непременно засияют разноцветно, и рядом с ними даже светофоры покажутся праздничными, а разношёрстная архитектура — наряженной.

 Телефон не сразу поддаётся беспалым ладошкам — варежкам. 10:22. Ещё попытка вспомнить, почему опаздываю. Тщетно. Ладно, пусть будет «проспал». В поднятое лицо пахнул холод. Кусочек улицы Молодогвардейской между закрывающихся дверей. Уже? Стало чуть свободнее. Тяжёлые натуральные одежды — тяжелеют. Лёгкие пластиковые — пучатся. И молчат: утром не разговаривают.

 Улица Молодогвардейская под автобусом разгоняется. Скоро ей предстоит сделать глубокий нырок под площадью Куйбышева, и нас она с собой не возьмёт. Не выйди я на Ульяновской, увидел бы, как она ссадит автобус на Вилоновской. Узрел бы стотонное негодование Валериана Куйбышева. Прямо перед ним уже несколько недель как торчит без сомнения самый большой в мире пластиковый туалетный ёршик. Ёршик как будто ёрзает, подмигивает бесстыдно всеми цветами. И если задирает кто-то молодое или не слишком личико на площади, то Валериан Куйбышев видит его в лучшем случае в профиль, а то и вовсе не видит личика, затылок только.

 Пока готовлюсь — «вы не выходите на следующей?» - в разъехавшихся дверях уже площадь Славы. Наконец-то плоская, избавленная от алюминиевых кубиков с фотографиями. Монумент Славы плавится: немилосердная ясность. Морщусь. Ветры играют со снежной пылью. Как осадок от аспирина на дне стакана. Река Волга встала. Две девушки, шурша лыжными штанами вышли тут, коньки оплечь. Площадь коротка, а по осевшим ступеням, ведущим к набережной, можно и скачками. Там замечательный разлит по дорожкам каток. Интересно, дотянут до вечера? Когда лёд растрескается тёмно-жёлтыми и фиолетовыми бликами, когда станет людно и ледяная пыль зазвучит в воздухе? Нет, наверное. Это очень долго... Да-да, я выхожу.

Антон Корнеев