Одно из главных слабых мест современного кино – актуальные события. Стоит только в фильме обратиться к новостной повестке, как художественная форма оказывается раздавлена грузом медийного потока. Эстетические решения уступают место политической конъюнктуре, а вопрос о художественной ценности заглушается иными восклицаниями. В результате возможным оказывается актуальное высказывание публицистического толка, в лучшем случае не впадающее в прямолинейную пропаганду. Однако некоторым кинематографистам удается не просто удачно балансировать на тонкой грани политики и искусства, но и напоминать зрителям и коллегам по цеху, что политизация искусства не обязательно ведет в направлении высказывания лишь еще одного мнения или лозунга. Последняя на настоящий момент работа финского режиссера Аки Каурисмяки, представленная на Берлинском фестивале этого года, возможно, одно из лучших напоминаний такого рода.

Каурисмяки работает с типичным для себя миром изгоев. Один из главных героев, немолодой мужчина, уходит от жены, чтобы начать новую жизнь (покупает маленькое кафе). Молчаливое, непроницаемое для эмоций лицо в полной мере продолжает линию персонажей из классических работ режиссера, в которых одиночество и отчуждение были не состоянием конкретных людей, но воздухом, которым они дышат. Однако в сюжетную историю нового фильма добавляется линия с иммигрантом из Сирии, разыскивающим свою сестру (вся остальная семья погибла во время военных действий), который почти случайно оказался в Финляндии, и волей случая он встречает новоиспеченного хозяина кафе. Их неожиданная, во многом загадочная дружба дарит зрителям не happy end, но странное чувство отчаяния, которое одновременно похоже и на надежду.

Совершенно не удивительно, что Каурисмяки как никакой другой режиссер создает мир, из которого, казалось бы, нет никакого выхода, кроме как обретение спокойствия в этом одиночестве. Это движение и определяет целый мир его кинематографа. Однако куда удивительнее, что иммигрантская тема, показанная во всех подробностях (бюрократический механизм оформления документов, опасность со стороны европейских неонацистов, жестокая логика принятия решений об отказе в виде на жительство и т. п.), у него совершенно не выглядит как спекуляция на актуальном конфликте. Сирийская тема у него напрямую появляется в кадре через новостную ленту, что делает историю менее условной. Однако внутри кинематографического пространства Каурисмяки политическая событийность присутствует не на уровне лозунгов или мнений, но на уровне создания иного режима чувственности.

Его фильмы вызывают не праведный гнев или сочувствие к жертвам, обратной стороной чего становится тотальная апатия, на что нацелены современные СМИ, но загадочную дистанцию, которая, не отменяя сопереживания к героям фильма, позволяет не впасть в соблазн вынесения вердикта. Можно было бы сравнить этот эффект с отчуждением у Брехта, однако следовало бы добавить: в этом фильме настойчиво присутствует именно скандинавская модель политической утопии, где пафос заменяется молчаливым сопротивлением, которое оказывается подчас более эффективным, чем громкие заявления.

                                                           Олег Горяинов

                                                           Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 18 (126), 2017