Рано утром внизу на бульваре гулял городской голова, а с ним городские советники. Проходя мимо колонны Принца, голова посмотрел на статую.

– Боже! Какой стал оборвыш этот Счастливый Принц! – воскликнул городской голова.

– Именно, именно оборвыш! – подхватили городские советники, всегда с головой соглашающиеся.

И они приблизились к статуе, чтобы ее осмотреть.

– Рубина уже нет в его шпаге, глаза его выпали, и позолота с него сошла, – продолжал городской голова. – Он хуже любого нищего! А у ног его валяется какая-то мертвая птица. Нам следовало бы издать постановление: птицам здесь умирать воспрещается.

О. Уайльд. Счастливый Принц

Меня несправедливо называют сказочницей. Я не умею сочинять сказки. Это же великий талант – сочинять сказки. Я могу только собирать с поверхностей атмосферу и накидывать ее на лист легкими мазками. В этом последнем сочинении, или перед отпуском последнем, или вообще последнем, так как каждый номер нашей газеты в силу ее позиции может оказаться последним, мне хотелось бы поговорить о принцах.

Задание было поразмышлять о Золушке. Но я не люблю Золушку. В ней абсолютно отсутствуют романтика и трагизм. Просто счастливое стечение обстоятельств, позволивших барышне из низших сословий удачно выйти замуж. Маленький размер ноги; добрая фея; откровенно невыразительные и некрасивые конкурентки; принц, напрочь лишенный харизмы, папенькин и маменькин сынок, избалованный барчук, родившийся с серебряной ложкой во рту. И в результате – счастливый конец.

Всё так успешно, как нынешняя эпоха. Единственное, что в этой сказке есть выразительного, – это тыква! Карета, которая после боя часов вновь превращается в тыкву. Бесподобный образ рыжей крепкокожей тыковки, какие валяются поздней осенью сыто и толстопопо на наших к этому времени пожухлых огородах. Есть шанс стылыми осенними ночами прокатиться с ветерком в такой карете, запряженной всей не спрятавшейся в норки поволжской нечистью, мимо кирхи и костела к синагоге…

Другое дело – «Русалочка». В этой сказке всё – сплошная «скрипка». Трогательный садик на дне морском, в котором стоял мраморный мальчик, так похожий на встреченного Русалочкой во время шторма Принца. Спасение Принца и сразу же желание отойти в сторону. Жертва голоса во имя любви. Нежные ножки, которые ступали по остриям кинжалов. И, наконец, такая невероятная и оглушительная в своем цинизме ненарошности измена Принца и превращение Русалочки в морскую пену.

Он так ничего и не понял! Просто Принц, фоновый такой принц, не сделавший ничего особенного и полноводного, не чувствовавший разницы между банальной, такой же, как и он сам, принцессой и маленькой Русалочкой с огромным и пламенным сердцем, с благородным сердцем. Оглушительность этой сказки в том, что никто не заметил смерть Русалочки. Всем хорошо без нее и без ее подвига. Как и нашему современному времени городской культуры хорошо в чем-то таком среднем и позитивно-креативном.

Я несколько месяцев проработала в одном детском садике нашего города. Потому что детские садики, как и библиотеки, как и другие культурно-просветительные и образовательно-воспитательные учреждения города, поставлены последнее время в ситуацию «удивите нас!». А удивлять нужно поверхностно, чтобы этот язык удивления был понятен заказчикам. Поэтому предлагается вместо слова «битва» использовать слово «батл», вместо «лекции» – «сторителлинг» и так далее.

Этому времени внутренней жизни нужен исключительный позитив свадьбы принца и принцессы. Им дела нет до Русалочки, которая пробиралась по страшным морским безднам к ведьме; которая отдала свой голос; которая не смогла убить принца, так ее и не заметившего. Слишком много выразительности в этой героине. Пусть упокоится морской пеной. Наступило время принцев.

Этим принцам просто неуютно в настоящей жизни с ее страстями и карнавалом. Всё заменил для них виртуальный мир. Там просто тьма-тьмущая принцесс, которые не плачут, не болеют, не расстраиваются, а только публикуют свои идеальные тела, волосы и поэтические или вокальные таланты. К чёрту бедную трепетную Русалочку, ей не место в пространстве принцев!

***

Совсем другой – Счастливый Принц Оскара Уайльда. Плох тот город, который не имеет на центральной площади такого принца. Я не могу сама решить по поводу нашего города.

Лично мне безумно нравится Валериан Владимирович Куйбышев. Он – большой. И основательный. Он стоит через эпохи. Под его башмаками шагают парады и демонстрации, рушатся времена и нравы. А он стоит и никакому новому градоначальнику не под силу остановить его пламенное большевистское сердце.

Я не живу в центре города. Поэтому не знаю секретов нашего «Принца»: обитают ли на его одеждах ласточки? Главное, что про Валериана Владимировича никто не сочинил сказку, про этого самарского бронзового гостя. Центральная городская площадь – а про Принца никто не сочинил сказку.

Вообще, менять названия гораздо легче, чем писать историю. Однажды мне на почту пришло письмо от одного итальянца. Он искал свои корни в Самаре. В частности, его интересовал период истории балетной труппы, предшествующий появлению театра оперы и балета. Я не смогла ему помочь. 1920-е годы – своего рода «белое пятно», не изучена глубоко история нашего театра, не написаны серьезные монографии.

Вы знаете, город не должен увлекаться вывесками, он должен иметь о себе легенды и сказки. О том, как когда последние лучи закатного солнца исчезают за Волгой, когда закрываются двери театров, разъезжаются экипажи-автобусы, когда последние влюбленные покидают скверы, Валериан Владимирович, самарский бронзовый принц, покидает свой пьедестал и аккуратно стучится в двери театра. Его впускает ночной сторож. Проводит в ложу бенуара, и пленительная балерина в белой пачке исполняет для Куйбышева танец Одетты. Пачка дрожит. Оркестровая яма неистовствует. Бронзовый Куйбышев смотрит на свою маленькую балерину. Хлопает мозолистыми большевистскими руками. Поправляет бронзовое пальто и спускается по ковровым дорожкам вниз. Грустно поднимается на свой пьедестал. Потому что отдавать ему своей прекрасной балерине нечего. У пролетариата ничего нет, кроме собственных цепей. Наш такой тяжеловесный, но трогательный забронзовевший принц. Наш любимый театр оперы и балета…

***

Мама моя преподавала английский язык в университете. Поэтому ее сказочный репертуар, который она рассказывала мне маленькой, был наполнен миром Оскара Уайльда. Я всегда чувствовала эту тему самопожертвования Принца в сочетании с невероятной легкомысленной любовной прелестью Ласточки. То Ласточка любит травинку, то замерзает у ног Прекрасного Принца. Плох тот город, которому неинтересны истории про любовь и смерть.

А есть ли в истории сказок принцы-герои? Настоящие герои, а не те, весь героизм которых заключался только в том, что они вовремя поцеловали спящих красавиц? Есть ли такие принцы, которые во имя любви способны на самопожертвование? И есть ли памятник принцу в нашем городе? Может быть, принц – это бронзовый Владимир Ильич на площади Революции? Или бронзовый воевода Засекин на коне, скачущий по набережной? Или Алабин, возвышающийся практически на месте бывшего Станкозавода? Сказка – это ведь не буквальное воспроизведение героев «Аленького цветочка». Сказка живет в шепоте старых ставен и флюгеров, в привидениях тайных дворов и подворотен. Вот на стене женский и мужской маскароны. А где история их любви? Горожане знают такие сказки?

Мне кажется, городские истории должны быть очень красивые. Не торжественные, а красивые. Мне кажется, что, помимо официальных и громких имен, в городе должны жить свои «Каи» и «Герды» в крохотных садиках между крыш. Мне кажется, что катки должны быть зимой такие, где ледяные женщины утаскивают зазевавшихся маленьких злодеев с осколками троллевских зеркал в сердце в свои чертоги. Мне кажется, что обязательно должен в бронзе жить добрый дух города, способный прошептать птичке: «Ласточка, Ласточка, крошка Ласточка! Останься здесь на одну только ночь и будь моею посланницей. Мальчику так хочется пить, а мать его так печальна».

Когда давно мне пришла в голову мысль читать лекции на улицах города, у меня был очень романтичный маршрут. В дождь ли, в ветер, в холод, в снег я садилась на колени около тротуарной бровки и зажигала, как девочка со спичками, огонь в старой керосиновой лампе.

Внизу, на бульваре, – молвил Счастливый Принц, – стоит маленькая девочка со спичками. Она уронила их в канаву, они испортились, и ее отец прибьет ее, если она возвратится без денег. Она плачет. У нее ни башмаков, ни чулок, и голова у нее непокрытая. Выклюй другой мой глаз, отдай его девочке, и отец не тронет ее.
– Я могу остаться с тобою, – ответила Ласточка, – но выклевывать твой глаз не могу. Ведь тогда ты будешь слепой.
– Ласточка, Ласточка, крошка-Ласточка! – молвил Счастливый Принц, – исполни волю мою.
И выклевывала снова у Принца маленькая Ласточка глаз, и подлетала к девочке и уронила ей сокровище в руку.
– Какое красивое стеклышко! – воскликнула маленькая девочка и, смеясь, побежала домой.

Мы заходили в старые дворики, в которых виноградные лозы сожрали все полуразвалившиеся стены, садились на дорожках и тропках на подушки и рисовали эти хмели восковыми мелками. Мы забредали в глухую и таинственную подворотню старообрядческой церкви с ее черными воронами и пытались открыть тайны циферблатов, бледно-зеленого цвета стен, таинственных хлыстов и всех тех несчастных, которых увещевали и исправляли.

В красных кирпичных глухих стенах старых самарских дворов мы находили крошечный ландышевый садик, почти такой же, как и у Русалочки на дне морском. Мы щупали изгибы деревянной стены, волной раздвинувшейся от старости. Прижимались к забору из дверей. Вбирали мокрый запах дворов около Самарки. Рисовали маскароны, их мимику и призрачность. Мы создавали сказку. Но я устала. В какой-то момент я устала идти по улицам истово, как та мать Сусанна, бродившая с монастырской кружкой до революции по Самаре, которая желала всем подавшим: «Дай тебе, Господи, мощами быть!»

Сочинить сказку о городе можно. Но это требует глубины и поэзии. Быстрее всё переименовать.

И секретарь городского совета тотчас же занес это предложение в книгу. И свергли статую Счастливого Принца.
– В нем уже нет красоты, а стало быть, нет и пользы! – говорил в университете профессор эстетики.
И расплавили статую в горне, и созвал голова городской совет, и решали, что делать с металлом.
– Сделаем новую статую! – предложил городской голова. – И эта новая статуя пускай изображает меня!

Принц вечно ищет себе принцессу. Как правило, на горошине. Потому что принц живет в мире иллюзий. И слушается маму. Это может быть плохо. А может быть, и хорошо. Если об этом рассказывает талантливый сказочник.

У ворот стояла принцесса. Боже мой, на что она была похожа! Вода бежала с её волос и платья прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она всё-таки уверяла, что она настоящая принцесса!

Не лишайте город Принцев и Принцесс, не лишайте город сказки. Мы слегка расстаемся – кто-то из нас очень счастливый, а кто-то несчастный, – чтобы снова встретиться на старых городских площадях у ног именно наших забронзовевших принцев. Кем бы они ни были в свои исторические эпохи, для нас они – просто любимые принцы старого города…


Доктор исторических наук, профессор Самарского университета

Зоя Кобозева


Свежая газета. Культура. № 14 (235)