Мне удалось разговорить коллекционера, собирателя. Люди они замкнутые хобби – если, конечно, оно стало значительной частью жизни, – во многом определяет стиль жизни. Но с Сергеем Рудняевым мне повезло. Наверное, потому, что мы сто лет знакомы, и – тщу себя надеждой – потому, что он уверен: никакой «подлянки» в моих вопросах нет.


– Сергей Федорович, как всё начиналось? Как у выпускника политехнического института, инженера ЦСКБ возникла страсть к коллекционированию?

– 90-е годы – «безалаберные», «траурные»… Я не знаю, как еще можно их назвать. Тогда занимался крупным бизнесом, зерном, мукой. Появились свободные деньги. Началось увлечение, кстати, даже не с самарских художников. Судьба забросила в Свердловскую область, был контракт, и я довольно часто ездил туда. Свободного времени было много, начал ходить по музеям, картинным галереям. Постепенно познакомился с уральскими художниками: Николаем Чесноковым, Геннадием Мосиным, Николаем Гаевым. С Олегом Эдгардовичем Бернгардом познакомился. Что-то приобрел у них. Так и началось.

Потом уже в Самаре. Тогда открылась галерея «Меридиан» на Молодогвардейской, директором была Алла Леонидовна Шахматова. Начались выставки. Фактически всех «стариков» я знал: Валентина Захаровича Пурыгина, Ивана Ивановича Тюрина, Венира Романовича Кныжова, Карпунова Ивана Васильевича, Вадима Сушко… Одним из первых, с кем я познакомился, был Николай Иванович Хальзев. С Юрой Скачковым очень дружили, я не раз бывал у него не только в Самаре, но и на Бахиловой поляне, где он обосновался.

– Появились деньги, появилась возможность – это понятно. Но цель изначально как звучала? Собирать, чтобы что?

– Душа просила. Хотелось смотреть, любоваться. Если бы вопрос стоял лишь в том, чтобы пристроить деньги, я бы купил картину Коровина за 500 тысяч. Здесь другое: знакомлюсь с художниками, бываю у них в мастерских, стараюсь не пропускать выставки. И чего греха таить, иногда одолевает желание помочь художнику: непросто им жить… Ведь в коллекцию достаточно положить 1–2 работы одного автора, но приобретались 5-8 работ.

– А почему все-таки изобразительное искусство, а не, например, книги? С последними во многих отношениях проще.

– В ЦСКБ, где я работал, был клуб «Книголюб». Благодаря клубу появилась страсть к книгам, а к 90-м годам, когда они перестали быть дефицитом, у меня была собрана огромнейшая библиотека, которая и сейчас жива и здорова.

– И библиотека, и достаточно приличная коллекция картин – и в стоимостном, и в содержательном отношении. Что составляет ее основу?

– Конечно, работы самарских художников. В моей коллекции 73 фамилии. Из них максимум 15 – иногородние, остальные – самарские художники.

– И это вторая половина XX века?

– Нет, начало коллекции – в XIX веке. С Сергея Никитича Южанина. Хоть он и не самарец, но умер и похоронен здесь, так что будем считать его «нашим». Есть его работы 1894–1896 гг., когда он в Вильно работал, итальянские работы есть 1900–1910  гг. На них нет датировки, но я много читал Владимира Ивановича Володина, который проводил большое исследование творчества Южанина, где описал множестворабот художника. Среди самарских имен из ранних – Георгий Подбельский, Петр Каморзин, Павел Сабанов, Исаак Цыбульник, Олег Карташев…

– Это уже 40-е – начало 50-х.

– А дальше в основном 50–60-е, этих авторов я уже знал лично. Иван Комиссаров, Юрий Филиппов, Георгий Кикин, Владимир Пашкевич… Много имен можно назвать.

– В основном живописные работы?

– Скульптур нет. Есть графика. Но три четвертых – это живопись.

– То есть самарская живопись XX–XXI века. А что раньше появилось? Открытки с фотографиями или живопись? Я так понимаю, коллекция у тебя состоит из двух частей.

– Открытки раньше. Я учился в школе №  64 рядом с Покровским собором на улице Братьев Коростелевых. Сейчас там корпус педагогического училища. У нас была прекрасная преподавательница Валентина Ивановна Сизова, блокадница, прошла войну. Курила папиросы без конца. Она вела краеведческий кружок и привила нам любовь к Самаре и к коллекционированию. В нашем поколении и монетки собирали, и спичечные этикетки, и марки, и значки… Я коллекционировал значки «Города России». А с Валентиной Ивановной мы в походы ходили, исходили всю Самарскую область, Жигули вдоль и поперек исходили. Любовь к Самаре научила меня вниманию к старым фотографиям, а затем – и открыткам. Тогда я постепенно за это зацепился. В отличие от марок и значков это собирали немногие.

– Я так подробно расспрашиваю, так как и сам прошел через все собирательства – через филателию, филокартию, филумению… В конечном итоге я всё раздал и сосредоточился на книгах. У меня было штук 30–40 кляссеров размера А4 с гербами различных городов. С картинами немного не так. А вот практически у каждого из знакомых мне собирателей был момент, когда он натыкался на «клад»: в его распоряжении оказывалось сразу много находок. Клад был в твоей истории собирательства? Вот чтобы сразу большую россыпь получил…

– Конечно, были хорошие покупки. Помнишь, в конце 80-х – начале 90-х был массовый отъезд в Израиль? Тогда коллекционеры начали продавать свои собрания. На рынке тут же появились дельцы. Я тогда был начинающим коллекционером, и ко мне один такой делец подошел: «Знаешь такого-то? Уезжает, продает коллекцию. Будешь брать?» Отвечаю, что буду. А он мне: «Только одно условие. Сначала Жигули, потом Волгу, а потом уже Самару». Ну ясно, думаю, сначала ерунду сплавит, а «мясо» в самом конце. Ну, принесли мне Жигули и Волгу, хорошие – взял. А Самару до сих пор жду. Но и те открытки, что удалось тогда обрести, очень хорошие.

Или был в клубе коллекционеров такой Леша. Собирал открытки с городами России. Я как-то спросил, какие именно города он собирает. Ответил, что все. Я говорю: «Это несерьезно. Ты и деньги все потратишь, и хранить тебе столько негде, да и не соберешь ты все». Он ответил: «Я молодой, у меня всё впереди». Его хватило на полтора года еще. И тогда он пришел ко мне и предложил купить. Я взял только нужные мне Самару и губернию – в большом количестве.

А как-то я наткнулся на «клад» в Питере! Это сейчас Интернет, а раньше на слеты и на конференции ездили то в Москву, то в Петербург. Как сейчас помню, фестиваль так и назывался: «Питерские клады». Со всей России туда съезжались, везли открытки с собой, там менялись, покупали, продавали. Так коллекция и пополнялась. Там я познакомился с одним коллекционером, у которого, по его словам, был «бзик» на шикарные открытки по низовью Волги – с видами Астрахани, Сарепты, Царицына, захватил даже до Саратова. Уточняю у него: «А до Самары?» Нет, говорит, это уже Среднее Поволжье, не интересовало. Но Саратовскую губернию захватил: «Давай посмотрим». Так разговорились, и он мне выложил Балаково – это Николаевский уезд, а затем и всё левобережье, входившее в состав Самарской губернии. И там многое мне досталось, в том числе кумысные заведения. Вот это был еще один «клад».

– С открытками я как благодарный читатель вижу выход. Вы с Владимиром Кузнецовым выпустили трехтомник, перед ним и после – еще по одному тому. Пять огромных фолиантов. Но, тем не менее, это лишь верхний слой того айсберга, который у тебя есть.

– У меня ведь еще кроме открыток есть фотографии. У нас был такой коллекционер – Алексей Николаевич Жуков, я у него много купил. Он мало того, что сам фотографировал, но и, где можно, что-то переснимал. И я вижу, что фотографии не подлинные, переснятые, но нутром чувствую, что оригиналов уже нигде нет. Сегодня я понимаю: моя коллекция границы «частной» переросла. Того, что есть у меня, нигде больше нет. Это не похвальба. Я констатирую факт.

– Серьезная проблема: а чего с коллекцией дальше?

– Меня больше всего беспокоят картины…

– Уходят коллекционеры, исчезают коллекции, которые могли бы украшать этот город. Вот ушла пушкинская коллекция, это колоссальная потеря для города. Крупных коллекционеров в Самаре я могу насчитать не двух и не трех. Но все их картины лежат «в ямках», не на виду, недоступны. Ты как планируешь со своими поступить? Будешь ли обнародовать в виде выпуска какого-то альбома – при поддержке государства или самостоятельно? Планируешь ли инициировать открытие музея частных коллекций? Это было бы очень интересно. Или, может, планируешь вступить в сотрудничество с музеями существующими?

– Крупные коллекционеры в Самаре есть. Серьезные люди, серьезный подход. Но люди стареют, умирают… Я очень хорошо знал Владимира Андреевича Олешкевича, часто бывал у него дома, делали совместные выставки в художественном музее. Я же у него учился, он был завкафедрой иностранных языков в политехническом, а с его сыном Сергеем мы в турклубе при институте занимались. Олешкевич мечтал о Музее частных коллекций, но никто из чиновников его не поддержал. Насколько я знаю, процентов 80 коллекции Сергей увез в Москву. 20 % «гуляли» по Самаре, продавались то на том, то на этом углу. Конечно, всё это плачевно...

Пришло время, и я стал задумываться о том, как поступить со своей коллекцией. Не хочу, чтобы она стала обузой для близких. Сегодня пытаюсь вступить в сотрудничество с областным министерством культуры и при его посредстве – с Самарским художественным музеем. Надеюсь, что взаимопонимание будет найдено.

– Когда про искусство, не важно, про какое, говорят: «Я в этом ничего не понимаю», я всегда говорю в ответ: «В нем не нужно ничего понимать, его надо чувствовать». Если при этом ты еще и понимаешь – чудесно, но достаточно чувствовать.

– Я всегда картины выбираю душой. Ничего не понимал про задний план, передний, композицию, соотношение цветов, лессировки… Просто к этой работе лежит душа, а к этой не лежит. Так всегда и пополнял свою коллекцию.

– А издать альбом не хочешь?

– Последнюю книгу – «Самара в открытках и фотографиях» – я делал один. Влез в кредит. Если я сейчас возьмусь делать альбом своей коллекции картин, то снова влезу в кредит…

Мне предложили сделать большую хорошую выставку моей коллекции. На нее нужно порядка 120– 150 работ. Обагечены у меня штук 80, остается поместить в рамки. Но даже тонкая обкладка на одну работу обойдется около двух тысяч. Вот и дилемма.

Меня пригласили участвовать в выставке «Потерянная Самара», которая откроется в 20-х числах февраля в Епархиальном церковно-историческом музее. У меня берут постеры, открытки. А весной музею – 5 лет, сотрудники предложили мне сделать хорошую выставку из художественных работ. Жаль, зал маленький…

– Вот ты сказал о «Потерянной Самаре». Среди работ самарских художников, которые у тебя есть, наверняка какое-то место занимают городские пейзажи с уже утерянными домами, утерянными ландшафтами? Есть художники, которые точно улавливают то, чего скоро не будет. А таких потерь в Самаре – домов и целых кварталов – достаточно.

– У меня «Куйбышев зимой 1947 года» Цыбульника есть. Работа Александра Моисеенко «Старая Самара», но точное место, изображенное на ней, я не пытался определить. Живы ли эти кварталы сейчас? Не знаю. Если честно, по этой тропинке я специально не бегал. Но вопрос ты задал интересный.

– Мы поговорили о перспективах коллекции изобразительного искусства. А открытки с фотографиями в альбомах у тебя наверняка полстены занимают? У них дальнейшая перспектива существования какая?

– Пока не знаю, пытаюсь разобраться с картинами, но если по коллекции открыток и фотографий поступят предложения от Музея Алабина или от областного архива – готов рассмотреть.

– Ты упомянул про работы Хальзева. Николай Иванович тебе продал какое-то количество. Он очень хороший пейзажист, но в художественном музее нет ни одной его работы. Аннета Яковлевна Басс в свое время ни одной так и не купила. То, что тебе удалось сделать, фактически спасло наследие художника.

– Ну. Это громкие слова… Представь себе парадокс. Николай Иванович делал выставку в «Меридиане». Помню, иду, а он подъезжает на машине как раз, я помогал ему тогда вместе с рабочими занести на выставку картины. Что-то я купил у него с выставки и в мастерской бывал. Через какое-то время я встретил его снова. Он спрашивает: «А ты чего не заходишь? Сегодня вторник, давай в четверг?» Договорились. На следующий день мне звонят: «Николай Иванович умер»…

Очень жалко, и, конечно, большое упущение, что работ Хальзева нет в нашем художественном музее.

– Художественный музей в том виде, в каком сейчас существует эта институция, не в состоянии обрабатывать большие «клады»: нет достаточных штатов, нет соответствующих средств. Любой «клад», какой бы они ни получили, ждут серьезные испытания. Он может погибнуть. Потому я и говорю про музеи частных коллекций. Может, я не прав. Самарский художественный музей получил Пурыгина и ничего не сделал. Получил Васильева – ничего не сделал. Они практически пропадают – с учетом тех условий, в которых они хранились. Пожалуй, только с приходом к руководству Аллы Шахматовой началась систематическая работа с этими дарами.

– Конечно, Самарский художественный музей задышал. Казалось, прошли всего пара лет, как пришел новый директор, а как музей изменился! Сколько нового! Люди пошли в музей…

Но небольшая зарисовка. Про Николая Шеина. Он Пензенское училище окончил, и хорошо окончил. У меня есть его ранние работы, тех времен. Потом от классического жанра он начал постепенно уходить в примитивизм. У него стали появляться деревья «палка-кругляшок», что-то вроде корабля плывет по Волге и дымок идет. Аннета Яковлевна его не принимала. И на областных выставках его работы не проходили. Единственный «выхлоп», который у него остался, – бригада по оформлению площади Куйбышева 1 мая и 7 ноября. Там хотя бы деньги можно было заработать. Он этим жил.

Но когда ему не один раз отказали, он плюнул на всё и уехал в село Бахилово. Деньги были, так как он медом занимался, пчел разводил. Это мне всё рассказывали Геннадий Тибушкин, его «душеприказчик», и Володя Ковалев, который в Рязань уехал. Когда Шеин умирал, он им оставил письмо: «Вот деньги. У меня в кладовке работы. Выберите что поприличнее. Сделайте посмертную выставку».

Полезли мужики в кладовку, а там такие работы! Убедили Басс сделать выставку в залах на площади. Народу собралось много. И тут подходит какой-то посетитель и говорит, что ему понравились работы, что он из Москвы, и предлагает Володе с Геной сделать выставку в Москве. Сам всё организовал, помог загрузить работы. Порядка 6–8 работ с московской выставки закупила Третьяковка. Когда выставка вернулась – уже совсем стало неудобно, – музей принял 4–5 работ, остальные передали в филиал в Тольятти. Спустя время Шеин стал «подниматься», как на дрожжах. Музей в Тольятти перестал быть филиалом и внес подаренные работы в реестр, попытка вернуть их в Самару не удалась…

Продать открытки и фотографии с Самарой – их у меня завтра заберут. И таких открыток Самарской губернии ни у кого нет: кумысозаведения, Самаро-Златоустовская железная дорога, «Русские типы», «Русская армия»… Больше 60 альбомов, в каждом от 200 до 400 штук. И за них я даже не беспокоюсь. А вот картины…

Я хочу, чтобы это осталось. Очень большое желание, чтобы моя коллекция картин осталась в нашем художественном музее. Вы уже Юрия Скачкова нигде не найдете, Марка Ильича Петрова нигде не найдете, его уже нет. Хальзева, Южанина, Туржанского, Карташева...

* * *

Изменения в СХМ очевидны. Особенно за 15 лет после Аннеты Яковлевны. «Процесс пошел». Очень надеюсь, что ситуация с коллекцией Сергея Рудняева разрешится при удовлетворении интересов всех сторон, и главное – интересов любителей живописи. Подождем до осени, и газета вернется к поднятым в этом интервью вопросам.


Беседовал культуролог, член Союза кинематографистов
и Союза журналистов России Виктор Долонько
Свежая газета. Культура №4 (225)