В новом фильме Альберт Серра продолжает переосмысление опыта истории и статуса повествования в современном кино. Несколько лет назад он жестко профанировал сюжет о Дон Кихоте («Рыцарская честь»), превратив легендарного «мечтателя в деятельного старца», бесстыдно надругавшись над литературным каноном и нарушив общепринятые стереотипы. В предпоследнем фильме Серра столкнул лицом к лицу графа Дракулу и Казанову («История моей смерти»), словно вторя повторяющимся из интервью в интервью словам: «Меня не интересует реальная жизнь». С легкостью хулигана, но с поступью эстета-интеллектуала испанский режиссер переводит на язык кино, казалось бы, непереводимые практики: делает вновь актуальными исторические сюжеты, давно погребенные под тяжестью культурной традиции. Но даже в этой ретроспективе «Смерть Людовика XIV» – шаг амбициозный и вызывающий.

Изначально должен был состояться 15-дневный перформанс в Центре Помпиду с участием легенды французской «новой волны» Жан-Пьера Лео в роли монарха, но в силу бюрократических препятствий от проекта пришлось отказаться. И Серра предложил использовать выделенные деньги на съемки полного метра на ту же тему: последние дни Короля-Солнца.

Бюджет ограничил возможности съемочной группы, но именно это препятствие и стало для будущего фильма определяющим. За исключением нескольких сцен в прологе действие двухчасового фильма не покидает просторов спальной комнаты монарха. Собственно, слово «действие» кажется слишком сильным, так как все, что происходит в кадре, – лишь осторожная суета придворных перед умирающим королем.

Однако заурядные ритуалы приема пищи, безуспешное приглашение врачей, эпизодическое появление знахаря-шарлатана, тяжелые взгляды подданных – все это меркнет и уступает на фоне фигуры Жан-Пьера Лео, облаченного в монарха. Его молчаливый взгляд в камеру, почти полная неподвижность – иначе говоря, все то, что в отсутствие увлекательной истории и эффектного визуального ряда принципиально некинематографично, – внезапно оказывается тем элементом в конструкции фильма, который сражает зрителя наповал. Выясняется, что кино возможно в отсутствие действий и визуальных эффектов.

Своим фильмом Серра остро задевает сразу два нерва современности. Он обескураживает зрителя своим бесстыдным нежеланием развлекать, при этом держа зрителя в жесточайшем напряжении. То есть ставит такого зрителя перед лицом болезненного вопроса: «А что же тебя так увлекает в кино как аттракционе, если завороженность возможна такими скудными средствами?».

Помимо этого, он на далеком историческом материале делает видимой и материально осязаемой всю тщету символического величия (всякой) власти, ее бренности и «человеческой, слишком человеческой» смертности. Кинокритик Сергей Дешин (вслед за своим зарубежным коллегой Дж. Дж. Хоберманом) определил парадоксальность метода Серра-режиссера – «авангардный консерватор наших дней».

Эта формула действительно удачно схватывает противоречивость формы и содержания, исполненного внимания к Лео-как-Монарху и совершенно безразличного к его актерской игре, точного в исторических деталях интерьера и равнодушного к увлекательной повествовательности и визуальной привлекательности. Этот фильм вообще сметает различия, проходящие по линии «авангардный/консервативный», предлагая зрителю новый тип опыта (в) кино, для которого критикам и теоретикам еще предстоит подобрать адекватные понятия.

 Олег Горяинов

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 8 (116), 2017