В Самаре прошли организованные литературно-критическим альманахом [Транслит] и местной инициативной группой «Философия вне университетов» презентации книги израильского философа Йоэля Регева «Коинсидентология. Краткий трактат о методе» на площадках, любезно предоставленных галереей «Виктория» и Самарским литературным музеем.

Не случайно, что с одним из современных направлений философии самарская аудитория познакомилась в неакадемическом формате. Рамки официальных образовательных институций не только по традиции инертны к новым формам мышления, но и зачастую враждебны к политизированному типу знания, который предложен в трактате.

Не исключено, что для многих слушателей проект Йоэля Регева оказался загадочным «деликатесом», способы употребления которого малопонятны. Основным препятствием для адекватного восприятия коинсидентологии является зияющий пробел в «политике» отечественного интеллектуального книгоиздательства.

Хотя трактат предлагает свои версии ответов на классические вопросы философии (что такое субстанция? что такое подлинное Просвещение? как можно мыслить Абсолют?), он написан с учетом повестки, заданной работами представителей объектно-ориентированной философии и спекулятивных реалистов последней 30-летки. Из них лишь Славой Жижек более-менее знаком отечественному читателю, тогда как центральные работы всех прочих, включая даже Алена Бадью, до сих пор не переведены.

Одна из проблематик, которая объединяет этот круг разрозненных на первый взгляд авторов, касается переопределения теологической составляющей философского знания и повседневной жизни. А именно вопрос о статусе иррационального (вера, предрассудки) оказался вновь введен в философский дискурс, из которого он со времен Просвещения исключался как нерелевантный.

***

Известная со времен программного текста Канта «Что такое Просвещение?» апория, согласно которой современный человек, с одной стороны, решается выйти из состояния «несовершеннолетия», т. е. берет на себя ответственность за принятые решения, не руководствуясь направляющей инстанцией (например, религией), но, с другой, оказывается зажат рамками рациональности, которая сама себе устанавливает пределы познаваемого (религиозный опыт выносится за рамки умопостигаемого), получает критическое перепрочтение в трактате Регева. Проще говоря, религиозный вопрос в XXI веке заставил усомниться: а было ли Просвещение? И, как следствие, поставить вопрос о том, чем может и должно быть подлинное Просвещение.

Буквально параллельно самарским событиям в России вышел перевод центральной работы для этого круга мыслителей – «После конечности. Эссе о необходимости контингентности» Квентина Мейясу. Достаточно прочитать лишь вторую главу указанной книги – «Метафизика, фидеизм, спекуляция», чтобы сложившийся концептуальный контекст позволил читать «Краткий трактат о методе» в совершенно иной оптике.

Работа Регева пытается ответить на вопрос, как можно и почему необходимо вернуть философии возможность мыслить Абсолют и, что не менее важно, какие последствия возникают от отсутствия притязаний у философии вернуть себе вопрос об Абсолюте.

Мейясу сформулировал эту проблематику следующим образом: «То, что сегодня называют «концом абсолютов», не отменяет ценность абсолютного, а, напротив, предоставляет удивительную свободу: философы, похоже, требуют только одного – чтобы в нем не оставалось ни малейшей претензии на рациональность. Конец метафизики, понимаемый как «деабсолютизация мышления», состоит в легитимации обоснования любой религиозной (или «поэтико-религиозной») веры в абсолют, пока она не претендует на обоснование чего-то, кроме самой себя. Иначе говоря, конец идеологий принял форму безраздельной победы религиозного».

Регев, признавая постановку проблемы у Мейясу верной, предлагает ее решение, существенно отличающееся от спекулятивного реализма. Уже название трактата – «Коинсидентология» – подталкивает и одновременно предостерегает от превратного, упрощающего прочтения.

Перед читателем – книга о совпадениях и о том, почему именно понятие совпадения позволяет изменить режим восприятия актуального настоящего, которое расколото императивом необходимого («жизнь человека такова, потому что так нужно, в этом скрыт такой-то смысл») и иллюзорной свободой случайного («так уж вышло, бывает»).

Уже название указывает, что речь идет не о повседневном опыте совпадений, знакомом каждому, а о работе по прояснению и выявлению за рядом обстоятельств не скрытого смысла их значений (императив необходимого) и не абсолютно любого возможного их значения (режим случайного), но способа балансирования между указанными полярностями (в терминах Регева – «удерживание-вместе-разделенного»), который бы удерживал от впадения в одну из крайностей.

Проще говоря, трактат призывает не видеть во всем совпадения и не искать их в повседневной жизни, но проблематизировать опыт совпадения как того, что может быть достигнуто лишь рациональной работой прояснения. Регев пытается указать на такую возможность для современного человека жить и мыслить, согласно которой основной мотив Просвещения – стать самостоятельным в принятии решений – не разбивается о принуждение случайного и(ли) необходимого.

Заданная теоретическая рамка ясно указывает, что «новая метафизика» в версии трактата идет рука об руку с критическим жестом (пост)современной философии, заданной 11-м тезисом Маркса о Фейербахе («Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»). Именно новое знание должно стать не отвлеченной абстракцией или интеллектуальной спекуляцией, но преобразованием самой формы жизни.

Не случайно одним из центральных персонажей из истории современной философии в книге Регева оказывается Луи Альтюссер, предложивший в середине 60-х годов новое понимание соотношения теории и практики: «Теория – это специфическая практика, которая воздействует на свой особый объект и имеет результатом свой особый продукт: знание».

Если Альтюссер выявил практические следствия теоретического знания, то Регев стремится удержать теоретический и практический ряды как совпадающие в опыте человека. Логос и праксис не детерминируют друг друга, но сталкиваются в ситуации совпадения, требующей усилий прояснения. То, что в обыденном сознании несовместимо или редуцировано к Одному (теория к практике, или vice versa), в трактате Регева стремится удержаться в модусе Двоицы: «Человек обладает доступом к абсолютному в силу того факта, что он является совпадением совпадений, удерживанием-вместе двух способов удерживания-вместе: практического и логического».

Философский жест трактата неудобен для современного читателя. «После конца метафизики» он предлагает строго метафизическое решение вопроса. Мысль, заявляющая о возможности доступа к Абсолюту, может по старой памяти пугать своей тотализирующей претензией. Но дальше больше: решение философских вопросов идет здесь рука об руку с критикой капитализма, который понимается не только как общественно-экономическая формация, но как всеобъемлющая форма жизни, экспроприирующая у человека его потенциал и свободу.

Политическая составляющая гуманитарного знания в отечественной академической среде может быть описана как зеркало, смотреть в которое у большинства нет желания, а потому радикальная риторика и периодические ссылки на Ленина автора трактата оказываются препятствием для внимательного прочтения. То есть «Коинсидентология», концептуализируя понятие удерживание-вместе-разделенного, своей формой и содержанием дает образец такого типа мысли – соединить (но не свести воедино), удерживать актуальную антикапиталистическую критическую теорию и метафизический тип вопрошания, предложив первый настоящий вариант «материалистической диалектики».

***

Неудивительно, что вопросы и реплики после презентации книги зачастую лишь косвенно касались основных ее мотивов. Прояснения требовали скорее частные случаи (чем, например, «совпадение» у Регева отличается от интерпретаций этого понятия иных исследователей), а критика носила оппозиционный характер (чем вас не устраивает такая-то и такая-то модель?).

Подобная ситуация точно иллюстрирует тезис Альтюссера: «Идеологическая проблематика не распознается ее носителями как идеологическая». Видимо, вопрос о теологическом и о подлинном Просвещении по-прежнему остается на периферии интеллектуального (само)сознания сообщества, а любые попытки политизации мысли, или вернее проявление политических импликаций всякой мысли вообще, встречают (не)сознательное отрицание (в психоаналитическом смысле понятия verneinung Фрейда).

Олег Горяинов 

Опубликовано в издании «Свежая газета. Культура», № 11 (99) за 2016 год