Существует в России некий миф о житейской неприспособленности, наивности и неумелости интеллигенции, особенно гуманитарной. Скажешь « интеллигенция», – и сразу возникает образ дамы средних лет в очках (а еще лучше такой не от мира сего старушки- бывшей учительницы) или бородатого недотепы с Бердяевым в башке, у которых ко всем мировым проблемам одна отмычка: культура и образование. А у самих, долдонов, посуда не мыта, сливной бачок не функционирует и на службе им беззастенчиво хамят. Короче, в бытовых вопросах эти самые интеллигенты – полные профаны и недотепы, жизни не знают и знать не хотят, при этом высокомерно всех поучают: без Толстого существовать невозможно, без симфонических концертов никак не обойтись и киноклуб «Ракурс» для них лучше, чем секс. Этот миф превращает интеллигенцию в милых дурачков, городских сумасшедших, говоря по-ученому, эффективно ее маргинализирует. В нем, как и во всяком мифе, уничтожается история: набор качеств и повадок мифических интеллигентов выступает как их неотъемлемое природное свойство, а посему извинительная, хоть и неизбежная дурь. В этом разница между интеллигентами и, положим, геями – у тех дурь неизвинительна, потому как – извращение и попрание основ морали.

По мне, так лучше бы уж уравняли. Стереотип о беззубой и неумелой интеллигенции меня лично, как это модно теперь говорить, оскорбляет, стигматизирует, как концерты для инвалидов, приуроченные к соответствующим датам, декадам, неделям. Вот, вам, дорогие наши граждане с ограниченными возможностями, специальное такое зрелище-искусство, ну да не очень, второго, так сказать, сорта, но и на этом спасибо скажите, да и пачку печенья, от щедрот для вас приготовленную, взять не забудьте – дома чайку попьете. Давайте все же разберемся в истории. Кто они, эти интеллигенты, откуда взялись-то? Неужто от корней российских, как современные казаки, рожденные в годы массового жилищного строительства в СССР?

Покойный профессор Скобелев Владислав Петрович говаривал, иронически цитируя другого профессора: «Интеллигентную женщину ко всему можно приспособить». А вот это уже собственно интеллигентский миф, фиксирующий безграничные возможности интеллигенции и ее высокую культурную адаптивность. Согласно этому мифу, интеллигентный человек может в любых житейских обстоятельствах воспроизвести вокруг себя гуманистическую и гуманитарную микросреду, и даже любимый жителями нашего города пикник на лавочке в сквере превратить в этакий пир духа. Нравится? Так это тоже миф, то есть суждение, которое его носителями всегда принимается за правду, как бы фантастически оно ни выглядело.

Есть еще третий миф, натужно интерактивный, воплощающийся в извечном споре о том, кого можно считать интеллигентом, кого «образованцем», кого интеллектуалом. Бесплодный и бесплотный спор о понятиях и их исконном смысле. Вот, де, были интеллигенты, бессребреники и подвижники, поборники добра, правды и культуры, а потом появилось массовое высшее образование, совслужащие, все сплошь конформисты, а теперь и вовсе – интеллектуалы, циники ради бабла. Есть в этой схоластике и патриотическая нота. У нас, в России, интеллигенция – там, на Западе, интеллектуалы, высокомерные и сытые, чуждые истинным ценностям либералы или левые эксцентрики, вроде Жижека. Не любят у нас слова «интеллектуал», потому как, в отличие от слова «интеллигент», нет в нем никаких умилительных коннотаций. Интеллигенция – это все-таки группа, прослойка, в каком-то смысле масса, со своими примочками, а «интеллектуалы» - конкретные умники, критически настроенные индивиды, и каждому из них палец в рот не клади. Но если вспомнить историю, то слово «интеллектуал» в новые времена было актуализировано в конце 19 века, во Франции, в связи с одним из первых медийных скандалов – делом Дрейфуса. Посмотрите, хотя бы в Википедии, в чем суть этого судебного процесса в духе новой инквизиции. Интеллектуалами стали называть тех образованных людей, кто занял по отношению к этому мракобесному судилищу критическую позицию и открыто заявил о своем участии в публичной борьбе мнений и ценностей. Российская интеллигенция, если уж судить о ее корнях, про то же самое.

Условия немного другие, российские, так сказать, пространства, особенно в провинции. И знаете, самим чинить бачки приходится, и стирать, и готовить… Приспосабливаться, так сказать, интеллигентно. Но самое тяжелое в этих обычных в целом обстоятельствах - сохранять критическую позицию. По отношению к себе, в первую очередь. По отношению к власти и к народу тоже. В российском обществе «интеллигенция», какой бы исторический смысл мы ни вкладывали в это слово – сегодня единственный источник рациональности в публичном пространстве. Будет слушать власть ее доводы, внемлет ли им остальное население? Ну не будет, и что с того. Власть манипулирует – народ в лучшем случае безмолвствует, и это в лучшем случае. Но, как говорится, вода дырочку найдет.

В конце концов, интеллигенция тоже воспроизводится, ну а к роли фрика, запечатленной еще в конце 1920-х годов интеллигентами Ильфом и Петровым в лице Васисуалия Лоханкина, размышлявшего на своем диване о трагедии русского либерализма, она давно привыкла. Странность, чудачество, некоторое даже юродство – наша российская специфика, особый модус рациональности, особый род стоицизма и, если хотите, усмешка постмодернизма, который в России, всегда в чем-то опережающей Запад, завелся задолго до модернизации.

 Ирина Саморукова, профессор СамГУ, доктор филологических наук