Выход на русском языке книги французского философа Жильбера Симондона «О животном и человеке» привлекает внимание по нескольким причинам. Формально это расшифровка аудиозаписи двух лекций, прочитанных в университете Пуатье в 1963/1964 учебном году, с объёмным вступлением издателя. На первый взгляд, это издание представляет скорее сугубо академический, если не сказать архивный интерес. Однако содержательно этот краткий курс не только перемещает читателя в аудиторию французского провинциального университета, но предлагает постановку проблемы, практически несвойственную отечественным гуманитариям. Текст лекций Симондона напрочь лишён традиционного высокомерия представителей «наук о духе», которое проявляется всякий раз, когда внимание обращается к миру природы и техники.

До появления настоящей книги (Жильбер Симондон. Два урока о животном и человеке. – М.: Grundrisse, 2016. – 140 с.) фигура философа была известна немногочисленному отечественному читателю лишь по переводам фрагментов из одной книги – «О способе существования технических объектов», а также по нескольким эпизодическим упоминаниям в научной периодике. Основной распространитель его идей в России, философ Михаил Куртов, также перевел видео лекции французского исследователя, которое теперь доступно для просмотра с русскими субтитрами на YouTube.

На основе этих материалов с большой долей вероятности у читателя может сложиться впечатление, что Симондон – это в первую очередь интересный философ техники, чье имя лишь волею случая оставалось малоизвестным при жизни и обрело неожиданную популярность в XXI веке. Курьезность данной ситуации заключается в том, что еще в 50–60-е годы Герберт Маркузе и Жиль Делёз довольно активно использовали идеи Симондона в своих работах, однако это осталось незамеченным читателями той эпохи. Симондон действительно не вписывался в популярные тогда традиции гуманистически ориентированного экзистенциализма и фрейдо-марксизма (например, коллег Маркузе по франкфуртской школе) и(ли) лингвистически ориентированных структуралистских и постструктуралистских парадигм. Основной предмет исследований французского философа – роль техники и место теологии в современном знании – был не слишком уместным на фоне технофобии большинства представителей гуманитарного знания.

«О животном и человеке» раскрывает иную грань таланта Симондона – историка философии как историка идей, который опирается на весьма оригинальное прочтение проблем психологии. Оставляя в стороне интерес к науке и религии, текст двух лекций предлагает краткий обзор хорошо известной для специалистов информации о способах понимания границы между животным и человеком в истории мысли от Античности до Нового времени. Однако помещен этот пропедевтический обзор в любопытный контекст, который с большой долей вероятности сделает прочтение книги не слишком удобным для большинства гуманитариев, убежденных в самоценности и самодостаточности человека в лучших традициях «истинного гуманизма». Симондон не подходит к данному вопросу с позиции по умолчанию признанного сущностного разрыва между человеком и животным, а, напротив, ставит вопрос о формировании основных понятий в гуманитарных и естественных науках в связи с эволюцией представлений о животной жизни.

***

Помимо прочих достоинств, этот текст лекций напоминает читателю, казалось бы, хорошо известные, но зачастую не принимаемые во внимание сюжеты. Так, фрагменты про досократиков вступают в любопытный резонанс с широко распространенными взглядами, согласно которым именно человеческая душа (или сознание) обеспечивает индивидуальность бытия, тогда как, по Пифагору, «именно тело с присущими ему функциями обуславливает различия», а душа понимается как «живое начало, не связанное с индивидуальными особенностями того или иного существа».

Общеизвестно, что именно сократический поворот в истории мысли, противопоставивший интеллект и инстинкт и признавший на основе этого человека как уникальную реальность, много сделал для того, чтобы мысль Пифагора звучала удивительно и отчужденно для современного человека. Однако точность и внимательность Симондона-лектора обращают внимание читателя, что позиции идей досократиков и Аристотеля с одной стороны и Сократа и Платона с другой – не равноценны. Платон утверждает, что «человеческая реальность» предлагает «рассматривать животных как недочеловеков, как деградировавшую разновидность человека», то есть полностью в ценностном аспекте, тогда как подход Аристотеля пытается согласовать свои выводы с эмпирическими данными.

«Вместо суждения о ценности перед нами суждение о действительности и результат исследования, полученный опытным путем». То есть Симондон не просто пересказывает в форме реферативного обзора то, что думали про границу между животным и человеком античные философы, но обращает внимание на различный статус самих этих оценок и суждений. Следовательно, позиция Платона вписывается в этическую парадигму «так должно быть» (человек выше животного), тогда как подход Аристотеля соответствует научной парадигме, направленной на поиск того, «как есть» (человек отличается от животного по типам памяти).

«Соответственно, даже если признать (а признать это, по мнению Аристотеля, необходимо), что разум – отличительная черта и специфическая особенность человека, всё равно существует преемственность, функциональные аналогии между разными уровнями организации, между разными принципами существования живых организмов. Для античной мысли особенно характерно понятие градации, постепенного перехода животной действительности в человеческую». Иначе говоря, становится очевидно, что онтологический разрыв между человеком и животным обеспечен логикой именно христианского гуманизма, которая (подчас в своей светской форме) продолжает определять основные координаты гуманитарной мысли по настоящее время.

***

Симондон – не политический философ, однако он удивительно чуток к властным аспектам различных традиций мысли. В обзорных лекциях ему удается обратить внимание на дисквалифицирующий эффект мысли как таковой. То есть указать на последствия культурных различий, которые традиционно воспринимаются как само собой разумеющиеся. Порой можно встретить утверждения, что гуманитарная мысль характеризуется способностью слушать другого (в противовес, скажем, технически ориентированному знанию), тогда как примеры из книги Симондона показывают удивительную слепоту в фигуре Другого, в истории мысли известного под именем «животное».

«Теория духовной деятельности, возникшая в христианстве и особенно ярко выраженная в картезианстве, приводит к дихотомическому противопоставлению; это противопоставление утверждает существование двух самостоятельных природ, а не просто двух уровней, и проводит чёткую границу между животным естеством, лишенным разума, и человеческим естеством, наделенным самосознанием и нравственностью».

Подобная формулировка, казалось бы, нейтрализует политический и религиозный контекст данных утверждений и гипостазирует проведенное различие. Но уже через пару страниц Симондон, словно между делом, обращает внимание на то, с чего начинался христианский гуманизм. «Апологеты заявляли, что от животных отличается лишь христианин, остальные же люди от них не отличаются», что, согласно французскому философу, проясняет, «насколько значимую роль играет в этой доктрине этика».

Не случайно особое внимание в лекциях уделено фигуре Джордано Бруно, труды которого прочитываются в рамках компенсаторной логики возмещения несправедливости перед животным миром. «Философия Ренессанса превозносит психику животных, как будто в отместку за дуализм апологетов. Здесь мы также имеем дело с теорией, выражающей пристрастное отношение к животным, превращающей животное в миф. Животное – это природа, которая преподает человеку урок». Симондон показывает, как влияет ценностно ориентированное суждение на форму знания, напоминая читателю хорошо известный тезис Адорно и Хоркхаймера из «Диалектики Просвещения» о мифологической структуре современной рациональности.

***

Книга «О животном и человеке» становится не просто еще одним фрагментом из истории мысли, еще одной французской философией на русском языке, но критическим жестом, нацеленным на всякие попытки определенной традиции мышления вознестись над миром и увидеть целое. Целое по Симондону исторично и расколото: данные научного факта неизбежно наталкиваются на ограничения ценностного суждения.

Более известный своей попыткой реабилитировать подход человека к технике, вывести отношения с машинами за рамки логики их эксплуатации, Симондон аналогичным образом прочитывал и иную оппозицию – человеческое/природное. Эта интенция оказалась услышана некоторыми исследователями. В частности, рассматриваемую книгу уместно читать параллельно с работой Джорджо Агамбена «Открытое. Человек и животное». В ней итальянский философ вводит понятие «антропологической машины», которая функционирует посредством логики включения и исключения чего-то чужеродного понятию «человек».

Так история мысли о месте и роли животного гораздо больше повествует о человеке и его неспособности рефлексировать о себе вне дискриминации своего Другого. Именно поэтому, согласно Агамбену, «решающий конфликт в нашей культуре, который преобладает над всеми остальными, есть конфликт между животностью и человечностью».

Однако этот конфликт не может быть понят в рамках гуманистической этики, которая сама по себе есть теория и практика определенного исключения. «Вместо высокомерного представления о человеке как об уникальном творении Бога, творении, ради которого создавалась вся Вселенная и которому она полностью подчинена», как пишет французский философ, здесь необходимо совершенно иное понимание человеческого и животного, мышление, уклоняющееся от жестких дихотомий и оппозиций. В качестве введения в образец подобного мышления лекции Симондона «О животном и человеке» представляются образцовым текстом.

 Олег Горяинов

Рисунок Сергея Савина

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 7 (115), 2017