Замечательный, пишу это без всякой амикошонской иронии, режиссёр Роман Либеров [Внесен(а/о) в реестр иностранных агентов]снял ещё более замечательный фильм об Осипе Мандельштаме. Как будто бы авангардный, постконцептуальный, монтажно-коллажный по технике и жанровой природе, соединивший анимацию, размашистую операторскую работу и театр марионеток. И в то же время абсолютно «вегетарианский», академический, монотонно-просветительский и линейный по смыслу, интонации и дыханию. Больше всего напоминающий литературно-музыкальную композицию в школе, где учатся дети, чьи родители до сих пор почитают прикосновение к Мандельштаму, Цветаевой, Ахматовой, Гумилеву, Ходасевичу, Хлебникову как занятие возвышенное, избранническое и благородное. И вместе с тем вполне комфортное и конформистское. Как, к примеру, блестящая церемония открытия сочинской Олимпиады под руководством Константина Эрнста. Помните, как человек, возглавляющий Первый идеологический канал нынешнего режима, сумел в «гимне встающей с колен России» почтить писателей, поэтов, архитекторов и музыкантов, растерзанных этой страной в предыдущие попытки вставания?..

Либеров вынес в название своего фильма обрубок знаменитой строки Мандельштама «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма» и предпослал ему подзаголовок «Невинно убиенному своей страной».

Мне очень не хочется критически, то есть негативно отзываться о новой работе Либерова. Безотносительно к Мандельтштаму это очень тонкий, техничный, мастерский, местами вкусный, отлично смонтированный клип продолжительностью один час двадцать четыре минуты. Добрый, умный, изобретательный. И выразительнее всего в нём звучит композиция Ивана Алексеева [Внесен(а/о) в реестр иностранных агентов](Noize MC), в которой «сохрани мою речь» перетекает в самодеятельный рэп, а потом опять возвращается и возвращается. Слушая Noize MC очень трудно удержаться, чтобы не запеть что-нибудь на подобие «Я не сдамся без бою»…

И вновь оговорюсь, что не хочу деконструировать и уничижать выдающийся фильм Либерова, достойно и уважительно «похоронившего» Осипа Мандельштама. Проблема только в том, что Мандельштам остаётся одним из самых актуальных современных авторов, одним из самых болевых, болезненных, живых, новаторских и подлинных. Не еврейским Моцартом ХХ века, не юродивым гением, не модернистским неоклассиком, заставившим «звучать по-гречески русскую речь», не чудаком и не бытовым изгоем. Не Мандельштампом, коего так талантливо изобразил Либеров в виде изумительно сделанной куклы-марионетки с невменяемо упоительным голосом блаженного актёра Сухорукова. Читающего с одной и неизменно восторженной просодийной интонацией стихи что из декоративно-метафизического «Камня», что из невыносимо пластической «Тристии», что из «тетрадей московских», что из «Воронежской тетради»…

Фильм Либерова смотреть – одно наслаждение. Но можно закрыть глаза и с тем же наслаждением слушать. Это не только видеокомпозиция, но и радио тоже.

Любопытно, что модернистскую сказку про гениального «дурачка», вкусившего классицистических петербургских красот, талантливый режиссёр рассказывает на основе человека без биографии. Ничтожества, чьи сухие слёзы и влажные слова, заставившие кровоточить «русскую мёртвую латынь», до сих пор не выговорены и не услышаны. Человека, обладающего только телом и словом, но представленного в виде деревянной по фактуре марионетки. Иова русской и мировой поэзии, возвращающего безвоздушному пространству ворованный воздух существования. За одно лишь счастье видеть, ощупывать и шевелить губами.

Формальная структура фильма не имеет никакого отношения к поэту, который задолго до ставших уже банальными слов Адорно про невозможность «писать стихи после Освенцима», явил написанные после «концлагеря небытия» стихи. Потому что Адорно просто не знал, что на одной шестой части планеты Освенцим длился уже двадцать с лишним лет после окончания Первой мировой войны.

Маленький, слабый, очень телесный и тактильный человечек Мандельштам стал не только античным героем, противостоящим Року, но и хором, гибель которого и создаёт настоящую трагедию, как написал ученик Осипа Эмильевича по фамилии Бродский.

Либеров создал киноматрицу, подходящую и для Цветаевой, и для Ахматовой, и для Хармса, и для любого другого гениального изгоя, ставшего культовым персонажем интеллигентской кухни. Мандельштам выламывается из этой матрицы. Вероятно, снять фильм об этом поэте вообще пока невозможно. Можно только попробовать сделать нечто о Мандельштаме в себе и времени, в «шуме времени» и «языке пространства».

Удивительно, но взявшийся за решение непосильной для себя задачи и процитировавший в фильме многие общеизвестные строки Мандельштама режиссёр обошёл стороной его самое непримиримое высказывание: «Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые – это мразь, вторые – ворованный воздух. Писателям, которые пишут заведомо разрешенные вещи, я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове…Этим писателям я бы запретил вступать в брак и иметь детей…».

Мандельштам – это поэт политический. Как Вергилий и Данте. Пушкин и Лермонтов. Мандельштам – это катастрофа, это опыт органического слова и органической этики. Когда синкретическая, предельно точная, невозможная, но выговариваемая речь рождается из неизбежности – художественной, исторической и человеческой. Из маленького, напуганного, трусливого, готового, но не способного на языковые компромиссы существа.

При этом «воробей» и «грач» Мандельштам не был стихийным и юродивым автором. Так называемые «почвенники» справедливо не любили и не любят его за имманентную культурность, за книжность, за греческие руины, еврейское рассеяние, череп Колизея и затоптанный лошадиными копытами Константинополь.

Мандельштам вживую слушал экзистенциально-философские проповеди Бергсона, обладал невероятно подвижной эрудицией, знанием языков и сверхтрезвым зрением, напряжения которого не выдерживали оптические приборы.

Удивительно, но послемодернист (постмодернист звучит в его отношении почти оскорбительно) Мандельштам оказал прямое, непосредственное и, наверное, самое сильное влияние как на неоклассиков, так и на второй русский авангард. И на Бродского с Кушнером, и ещё более резко и беспощадно на Яна Сатуновского, Всеволода Некрасова, Льва Рубинштейна, Михаила Айзенберга. На тех, кто «ловил на поэзии» гул и поток обыденного языка и внутреннего разговора. Непокорное, космическое и частное бормотание Мандельштама оказалось единственным в русской поэзии подлинником, сопоставимым с размерами и пропорциями человеческого тела и сознания, пережившего и переживающего внешний и внутренний Освенцим.

«Дано мне тело, что мне делать с ним?».  Если бы Либеров сошёл с ума вместе с Мандельштамом и попал бы вместе с ним в разреженную бесконечность мандельштамовских «Стихов о неизвестном солдате», написанных в марте 1937 года, он не стал бы развоплощать тело поэта в деревянной марионетке…

«Научи меня, ласточка хилая, Разучившаяся летать, Как мне с этой воздушной могилою Без руля и крыла совладать… Миллионы убитых задёшево Притоптали траву в пустоте»…

Эти стихи в милом, порой остроумном и нежном фильме Либерова не звучат. 22 «главки» его картины рассказывают и показывают нам неподвижное движение «смешного гения» от рождения в еврейской семьей до гибели во владивостокском лагере. Постаревшую куклу заносит то ли снегом, то ли белыми опилками. Пронзительно до слёз…

Я бы показывал этот фильм в райсоветах и администрациях, предварительно закрыв все выходы. А ещё в средних школах и по Первому каналу, оказавшему поддержку режиссёру.

Но боюсь, что «Сохрани мою речь навсегда» обречены смотреть лишь неизлечимые и недобитые интеллигенты, благодарные за любое упоминание этого тёплого, сухого и теперь навсегда уже русского слова «Мандельштам».

Вот и на предпремьерный показ в камерный зал самарского кинотеатра «Художественный» пришли тридцать шесть живых, бормочущих марионеток. Нет, тридцать семь, я забыл посчитать себя…

Сергей Лейбград