Ведущий российский фольклорист и этнограф, кандидат филологических наук и музейный проектировщик Олег Николаев, побывав в Самарском литературном музее на открытии выставки «Жили-были царь с царицей…», одним из создателей которой он является, рассказал корреспонденту Засекин.Ру Ольге Служаевой о том, как сказка строить и жить помогает, почему европейцы более традиционны, чем страна духовных скреп и почему компания Volvo нанимает сказочников, а руководитель АвтоВАЗа по фамилии Андерссон – нет.

 

В 1929-1930 годы народную культуру подменили

- Олег Рудольфович, что стало для вас своеобразным толчком для создания именно такой, крайне непривычной для неискушенного человека экспозиции по русским народным сказкам?

- Главный посыл, толчок, как в отношении выставки про сказки, так и к каким-то новым музейным представлениям о выставках, посвященных народной культуре – это то, что у нас с этим все не очень благополучно. Мы успокоились, мы решили, что у нас этнографический музей есть в каждом городе, в каждом районном музее есть этнографическая экспозиция, и нам кажется, что у нас все в порядке. Но нам так только кажется, потому что в основном все эти экспозиции похожи друг на друга как две капли воды. В большинстве своем они нас не вводят в ту картину мира, в которой жили наши предки, существовали крестьяне, даже не знакомят с ней. Максимум, на что они нас выводят – это на то, какими хозяйственными занятиями крестьяне занимались в конце XIX – начале XX веков. И это очень важный посыл, потому что, на мой взгляд, все этнографические музеи должны выйти на принципиально новые современные подходы, между прочим, уже хорошо известные в России. Только вот почему-то эти новые формы экспонирования очень редко приходят в сферу народной культуры.

- Важно ли современному человеку, ребенку знать именно русский фольклор? Или можно познакомиться с фольклором Европы, Индии, Австралии, скандинавских стран, и этот опыт, так или иначе, заменит русскую традиционную культуру? Есть ли какие-то принципиальные различия внутри фольклорных жанров у разных народов мира?

- Проблема заключается в том, что в истории нашей страны с этим произошла не очень благополучная ситуация. Для европейца современного это и не нужно, но при этом, что поразительно, какой-нибудь итальянец или француз гораздо более традиционный человек, чем мы с вами. Хотя мы почему-то думаем, что традиции храним именно мы. Но мы на самом деле храним их очень плохо. У этого есть свои причины, потому что в Советское время, в 1929 году, на рубеже 1930 года собственно народной культуре была объявлена идеологическая война. Было огромное количество репрессировано фольклористов, этнографов, носителей традиции. Все уважаемые люди на деревне, знатоки, хранители обрядов – в основном все пострадали.

В России легче создать ансамбль кельтской музыки…

- Чем была вызвана такая неприязнь к знатокам фольклора?

- Надо было создать новую народную культуру, псевдонародную культуру. И она была создана, а уже после войны начала транслироваться и тиражироваться с необыкновенной интенсивностью. Ранняя установка советской власти на интернационализм заменилась установкой на поддержание народного духа. Была создана очень мощная система, в которую были включены все клубы, начиная с сельских. Специалистов готовили все институты культуры. Эта система должна была убедить каждого в том, что настоящая народная культура, танец, песня и даже сказка – это то, что можно увидеть в государственном ансамбле песни и пляски «Березка». Ни манера исполнения, ни репертуар, ни хореографическая техника не были подлинными. Это была фикция. Но эта система сработала, когда в конце 1980-х ушло поколение, которое знает, как на самом деле. Большинство россиян считает, что Надежда Бабкина и Кадышева – и есть наша народная культура, и это чудовищно. 80% населения никогда не слышало народной песни, почти 100% не слышало, как рассказываются настоящие сказки. То, как рассказывают актеры, никакого отношения к рассказыванию сказки не имеет. Это другое искусство, с особой манерой, интонацией. Это все страшно интересно и очень востребовано. Но так получилось, что от нас это оказалось отрезано. Это действительно большая беда. Мы вроде как в этом не виноваты, но в результате мы теряем корневую подпитку из своей культуры. Если во всем мире современная музыка развивается из своих этнических корней, то у нас она даже развиваться не может, потому что в музыкальных школах фольклор настоящий не преподают, в консерватории преподают только на специальном отделении этномузыковедения. Поэтому этнорок и этноджаз у нас находятся в зачаточном состоянии. И в этом некого винить, потому что это неоткуда взять. Российским людям легче создать ансамбль кантри или кельтской музыки, чем играть музыку, основанную на своей этнической традиции. Ни научное, ни музейное сообщество не должно с этим мириться.

- Существуют ли какие-нибудь способы восполнить эту утрату?

- Надо вводить людей в мир фольклорных явлений. Человек должен улавливать логику и начинать в ней существовать. Это заложено в подсознании любого человека, это и есть память, и ее надо пробудить. У нас самый большой пословичный фонд в мире, потому что у нас самые большие синонимические ряды. Этим можно гордиться, и мы должны этим гордиться.

- Но как это сделать? Если человек с раннего возраста привык довольствоваться фикцией?

- Не навязывать смыслы, а ввести. Любой человек, даже ребенок, понимает на неосознанном уровне, что в отличие от того, что делает ансамбль песни и пляски, это истинно, исконно, а то – ложь. У нас же врожденное эстетическое чувство. Мы отделяем ложь от подлинности, по крайней мере, на уровне эстетики.

- Если все же вернуться к выставке, то возникает вопрос: будет ли путешествие в жанр полезно взрослому человеку негуманитарного склада или напротив специалистам-филологам?

- Конечно. Мы так и задумывали выставку. Это путешествие в жанр. Здесь можно провести семинары для филологов. Она может работать на разных уровнях. Даже без экскурсовода. Выставка должна говорить сама по себе. Поэтому мы закладываем много текста. Ребенок – далеко не дурак, он прочитает то, что ему будет нужно. Но если дать ему дозировано гомеопатическую дозу, то у него не останется выбора – он и это не станет читать. У человека всегда должен быть выбор. Об этом и сказка.

- Русский фольклор может каким-то образом работать на национальную идентичность, поиском которой озабочены многие общественные и государственные деятели?

- Сказка не работает на национальную идентичность, сказка работает на идентичность общечеловеческую. Сказка про то, что ты – человек. Если ты рассказываешь свою жизнь в форме сказки, то ты человек, а не животное, не тотемный предок, не мифологический персонаж непонятного вида и образа. И это главное для сказки. Существуют попытки привязать сказку к этнической самоидентификации. Она действительно есть на уровне разработки персонажей, дополнительных мотивировок, но не на уровне сюжета и глубинных логических структур. «Пузырь, соломинка и лапоть» есть у всех народов мира, только у народов манси – это «Стружка от стрелы, зов куропатки и стелька в русском башмаке». Но история-то одна и та же.

Мы теряем искусство рассказывания…

- Волшебные помощники, неявные испытания, правильный выбор, препятствия – это все выглядит очень правдоподобно. Понимание технологии создания сказки может помочь в конструировании стратегии собственно реальной человеческой жизни?

- Сказка к жизни приложима весьма относительно. Сказка дает некую идеальную модель жизненного прохождения. Жизнь предстает как цепь точек выбора и испытаний. Если в русском сказочном фонде существует 450 сюжетов, то, значит, будет 450 разных историй. Сказка занимается духовным моделированием судьбы, она создает матрицу, в которой человек должен существовать.

- Функционирование механизмов классических сюжетов так или иначе находит свое отражение или преломление в современной общественно-политической жизни. Мы можем рассчитывать на более тонкую рефлексию общественных процессов у человека, понявшего логику построения сказочного сюжета?

- Вся массовая культура и литература опирается на сказку. Ведь она строится на принципе эскапизма. Человек, который хорошо усвоил путем вхождения законы сказки, мифа и других фольклорных жанров, приобретает механизм культурной защиты. И эти механизмы у него железно работают, когда на него обрушиваются продукты массовой культуры.

- Ваша выставка «Жили-были царь с царицей…» рассказывает о технологии создания сказки. Вы также говорили о том, что сказка – это принципиально устный жанр. В настоящее время, какие актуальные формы такой устный рассказ может принимать? Чем он может быть наполнен?

- На Западе очень популярен театр рассказчика, студия сказки. Этого у нас нет по определению, а должно быть. Потому что человеку свойственно рассказывать. Например, театр рассказчиков в Стокгольме принимает заказ от завода «Volvo»: «Сделайте устную историю нашего производства». Они ходят, записывают истории, а потом их превращают в театр. И это всем интересно и важно. Когда мы до этого дорастем? Наша книжка красивая, изданная за много миллионов рублей про историю ВАЗа – кому она нужна? Да и этим она не нужна, которым вручается. Никому не нужна вообще. Мы теряем искусство рассказывания очень сильно. И это большая трагедия.