С.Б.: В обществе о стрит-арте и о граффити устоялось мнение, что это вандализм и пачкотня. Особенно у нас в Самаре, где считается, что нет хорошего стрит-арта и все сплошь убожество. Вот ты кем считаешь себя: художником или вандалом? И то, чем ты занимаешься, почему это искусство, а не вандализм?

А.: Ну, я не называю себя художником. Потому что, чтобы полноценно быть художником, нужно, я думаю, образование и делать холсты. Поэтому художником я себя не называю. А стрит-арт в целом – почему это не искусство? Это искусство. И искусство более современное, чем все другие. А вопрос типа «вандализм это или нет» – я думаю, это всё зависит от воспитания людей в целом, от их установок. У нас это нигде не показывается, у нас нет такого большого массового вещания в СМИ о стрит-арт-культуре. То есть у нас очень мало об этом рассказывается. Поэтому народ более озлобленный в этом плане. Потому что они думают, что ты портишь стену.

С.Б.: Большинство людей не привыкли к тому, что на стене вообще что-то нарисовано, и им не нравится сам граффити-стиль, которым это нарисовано, они его не понимают. Отсюда и идея, что граффити портит стену.

А.: Но на рекламные баннеры на домах люди не обращают внимания.

С.Б.: Про рекламу люди понимают, зачем она. А изобразительное искусство – они не понимают, зачем оно на стене. Но вот меня сейчас другой вопрос интересовал. Ты сказал, что стрит-арт – это искусство, но сам себя ты художником не считаешь. Как это увязать?

А.: Ну, просто художник – это слишком громко сказано.

С.Б.: Но искусство творится художником? Или это не обязательно так, и искусство может твориться кем угодно?

А.: Конечно. Не обязательно быть художником, чтобы делать какой-то проект.

С.Б.: А есть такие стрит-артисты, которые оканчивали художественную школу? И вообще помогает ли художественное образование стрит-артисту?

А.: И да, и нет. Да – потому что образование дает базу, ты знаешь, например, в каких пропорциях что должно быть, что можно сочетать по цветам. А нет – потому что это накладывает какие-то рамки всё же: вот я что-то нарисую, а вот другое я не буду рисовать, потому что меня этому не обучали. А у меня нет этих рамок, и я рисую, как хочу. Вообще, стрит-артом занимаются люди и с художественным образованием, и без него.

С.Б.: Но в этой среде не принято называть друг друга художниками? Даже если человек с образованием или если его работы очень известны? Бэнкси, например, считаете ли вы его художником?

А.: Ну, кто я такой, чтобы считать Бэнкси? Но сами стрит-артисты, в общем, не называют себя художниками.

С.Б.: Твои работы, которые я видел, четко делятся на геометрическую абстракцию и фигуративные работы с какими-то персонажами. И плюс у тебя еще два имени: Арт Абстрактов и Антон Eager. Почему большинство стрит-артистов используют псевдонимы? Для того, чтобы скрываться?

А.: Ну, скрываться – это да. Но я ни от кого не скрываюсь.

С.Б.: Ты рисуешь на стенах абстракцию, и это нетипично для граффити и стрит-арта. Обычно граффити ассоциируются с надписями или фигуративными образами, а твои работы на этом фоне очень оригинально выглядят – действительно, качественная абстракция. Есть ли у тебя художественные ориентиры, и насколько осознанно твоё вхождение в абстракцию?

А.: Я заинтересовался этим с детства, просто тогда не знал, что это называется «абстракция». На уроках рисования, допустим, размазывал кисть на листочке, добавлял краски и говорил «готово», и мне ставили три с минусом. Мне с детства нравилось что-нибудь черкать. Об этом меньше говорилось в целом, говорилось: вот живопись, там, натюрморт, но это меня не интересовало. А об абстракции ничего не говорилось, и я решил сам все это исследовать.

Кумиры есть, да. Из большого искусства Кандинский очень сильно повлиял на меня. Когда-то я делал работы в технике супрематизма на стенах. Ты, может, видел, у меня был черный фон на стенах, и на нем были изображены ломаные синие линии, хаотично направленные. Я насмотрелся на супрематизм и решил, почему бы не  попробовать, и рисовал в тот момент много в супрематизме. И американских, и зарубежных художников много – и даже некоторых я до сих пор не знаю, но работы их листаю, и они мне интересны.

С.Б.: А как ты выбираешь место для работы? Если вернуться к вопросу о вандализме: есть ли какой-то этикет, понимание, где рисовать можно, а где нельзя?

А.: Есть. Я рисую на тех местах, где я могу предварительно подойти и спросить, можно ли я здесь нарисую. Где я живу, есть большой участок стен, который относится к производству, я пришел и спросил: вот у вас большие стены неиспользованные, и я бы хотел на них рисовать. И мужики мне сказали: да рисуй, наш завод будет красивее.

С.Б.: Это какой завод?

А.: Ну я не буду говорить какой. Это место выделили под меня, и рисую больше всего там я один, и я это место особо не афиширую, чтоб другие не приходили и не делали там… Это личное пространство.

А бывают и такие места: допустим, я смотрю – какое-то заброшенное здание. Ну, а что – в нем уже никто не живет. Конечно, оно принадлежит администрации этого района, какому-то ЖКХ. Но оно не используется никак, разрушено, осыпается, и я тогда не спрашиваю разрешения, я беру на нем и рисую.

А бывало такое, что я спонтанно подрывался на какие-то стены в центральных районах и рисовал без спроса. Просто брал и рисовал посреди белого дня. Я знал, конечно, что люди могут подойти и вызвать милицию. Но мне хотелось посмотреть, как относятся к этому люди, пообщаться с милицией. И были случаи, когда я рисовал на доме без спроса, и кто-то вызвал милицию, они подъехали, увидели, что на стене 10 метров закрашено, всё в черный цвет, и на нем какие-то геометрические треугольники. И они такие: это ты все сделал? вандализм, оформляем протокол. Я говорю: я же вас видел издалека, как вы поворачиваете, и мог удрать, но не удрал, значит, я вас не боюсь. Правильно? И я же не пишу тут «Вася лох». Они: да, этого тут не написано, а что это тут написано? Я им: тут кубизм, супрематизм. Они: куби–кто? Я объяснил. И они при мне протокол такие рвут: слушай, ну мы поняли, что ты нормальный человек и неагрессивный и объяснил свою позицию в целом. И когда они стали уезжать, кто-то опять вызвал милицию, только другую машину. Они на перекрестке встретились, и они такие форточки открыли и из машины: этого человека не трогайте, он нормальный. И потом кто-то еще им названивал в тот день, и они уже не приезжали, потому что знали, что это я.  

С.Б.: Смотри, ты то спрашиваешь разрешения, то самовольно расписываешь, но считается, что стрит-арт – это всегда захват территории. Традиционный художник на чужую территорию не покушается, а стрит-арт – это всегда экспансия.

А.: Ну, для меня важно не завоевание территории, а просто ты стараешься привлечь к себе – точнее, не к себе, а к своей работе – какой-то интерес, чтобы народ задумался, подумал. Какая-то идейность должна быть.

С.Б.:  Но у вас даже зрителя нет. Граффити часто спрятано где-то среди гаражей.

А.: Ну, местные жители там же тоже живут.

С.Б.: То есть всё-таки вы делаете для зрителей?

А.: Ну, и для себя и для зрителей. Чтобы люди как-то к этому подошли и подумали «надо это или не надо». Или это, может, какой-то им пример подало. Я смотрел однажды, как люди смотрят на мою работу, некоторые реально чесали голову и думали над посылом, который был в работе.

С.Б.: В последнее время власть начала заигрывать с граффитистами, и я не раз слышал от них, где они краску берут: вот заказали им что-нибудь расписать, они потом себе остатки забирают. Я знаю, ты рисовал у Областной библиотеки по заказу.

А.: Это был фестиваль «ОблБиблФест», проходил года два назад.

С.Б.: Ты еще принимал участие в таких государственных?..

А.: Да, конечно. И не раз. Я начал рисовать с 2007 года и уже в первый же год начал участвовать в фестивалях.

С.Б.: А это не постыдно, не стрёмно?

А.: Рисовать на «Урбании»? Это вообще срамота.

С.Б.: Насчет именно «Урбании» не знаю, но не срёмно ли вот стрит-артисту и граффитисту работать на государство?

А.: Стрёмно, потому что они навязывают свою тему – не то, что ты хочешь, а что они хотят. Допустим, была тема футбола – когда решили, что у нас будет тут проводиться чемпионат мира по футболу – и они запрягли всех граффитистов для рекламы футбола. Но это никому не было интересно. Кому надо рисовать каких-то футболистов? Они не дают тебе твоего личного права, они только навязывают то, что они хотят: природу, какое-нибудь озерцо, футбол – то, что для них актуально. Они боятся, что ты нарисуешь что-то свое, а народ потом будет ходить и не понимать.

С.Б.: Ну, а это не противоречит этике граффитиста?

А.: Тут есть несколько весомых причин. Во-первых, можно какие-то свои навыки подлатать: когда ты рисуешь сам, ты не ограничен во времени, а тут время у тебя ограничено, и ты стараешься за короткое время сделать так же красиво, да? Это тебе плюс: ты за короткое время рисуешь так же круто. И тем более, если это хорошо оплачивается финансово, почему бы не попробовать. Когда я жил в Питере я рисовал на заказ оформление интерьера, и людям это нравилось, они это оплачивали, и я жил за счет этого в Питере.

С.Б.: Вообще у граффитистов популярно ездить по городам, работать в других городах… Почему для вас так важно именно междугороднее и даже международное общение?

А.: Это прославление, то есть ты в другом городе отметился, и какие-то местные парни прошли и увидели: о, Самара! Это прославление самого себя в других местах.   

С.Б.: Традиционный художник может стать известным, его произведения могут храниться в музеях и т.д. А есть ли понятие славы в стрит-арте, если стрит-артист знает, что его работу в любой момент могут закрасить? И есть ли у вас стремление к легализации, к галерейности?

А.: Почему бы нет? Я думаю, и граффитисты, и стрит-артисты стремятся к тому, чтобы потом рисовать на холстах. Это дальнейший серьезный шаг вперед.

С.Б.: Вы вообще отслеживаете, как долго существует ваша работа?

А.: Ну, как, с биноклем стоять следить? (смеется) Если это не мой район – я не отслеживаю.   

Беседовал Сергей Баландин