Произошло невероятное! Даст ист фантастиш, я! Она вернулась, моя молодость, почти что юность, вернулась в безоговорочно второй половине жизни. Новая юность в новом веке.

И снова в субботний вечер, ближе к полуночи, напряженный голос правды рассказывает мне по не слишком популярному радио «Эхо Москвы» о травле Пастернака, а до этого информировали о съезде непарламентской партии. Так сообщали о новостях диссидентской борьбы, хронике текущих событий.

А я на кухне, нормальная такая хрущёвская кухня, куда набивалось человек по десять. Коммуникативный винтаж. Сигарета в руках, чай на столе. Играет декадентская группа «Пикник», песня времён юности. И так легко, ах как легко, что можно выпрыгнуть в окно, жаль этаж всего лишь третий.

На ум приходит застойный Трифонов с возродившейся дилеммой, как сохранить лицо, совершая подлость. Вот, например, история: захотел закадычный друг некого ректора в одном техническом вузе стать деканом гуманитарного факультета. Бывший декан сам выдвинул его кандидатуру: собрал собрание сотрудников и сам просил коллег голосовать за ректорского друга, то есть против него, ныне действующего декана. Так факультету, созданному бывшим деканом, станет намного лучше. Вы ж понимаете? Конечно, понимаем, с юности помним, что правду говорят только между строк и в курилке. Ах да! Курилки теперь запретили, на пятьдесят метров от входа в учебное заведение отвали – там и критикуй в гордом одиночестве, потому что никто уже не курит, да, бережёт здоровье. Курить ныне – фрондёрство. Совсем, как во времена моей юности. Хотите узнать, чем история кончилась? Выбрали нового декана, отрекомендовавшегося атаманом. Факультетом, хвастался претендент, он собрался руководить как вожак волжской вольницей (фигура речи, заметьте, вполне патриотическая, даже краеведческая). Голосовали единогласно, но молча, с кислыми рожами, и только одна пожилая преподавательница по-женски возмутилась: да что ж это такое, мы создавали детище, а другие на готовое лезут. При голосовании она воздержалась. Ей потом кое-кто руку пожимал.

Совсем как во времена моей юности пишу обо всём без фамилий. Опасаюсь неприятностей, могут и засудить. Скоро стану писать басни, надевая на персонажей маски кроликов и слонов. Можно и алкоголиков в целях борьбы с пьянством. Плохой человек должен быть пьяницей, а хороший – патриотом и поклонником начальства. Вот так.

Здравствуй, родное мракобесие, привет, джаз времён моих родителей, лонг лив рок-н-ролл, который, как пелось тридцать лет назад, умер! Но мы-то живы, девочки и мальчики, вечные дети, которым всё пофигу в целях сохранения душевного здоровья. Две вещи у нас остались: радость и страх. Экзистенциальный страх, что жизнь пройдёт, как в юности, зря: ничего не сможешь, ничего не успеешь, ну а радость ощущается, поскольку снова можно свалить на начальство: не дало реализоваться, вставляло палки в колеса, подрезало крылья. Эх! Вот если б уехать. Тут вспоминаешь о возрасте: где мои семнадцать лет. Черного пистолета, чтобы поставить точку пули в своём конце – Маяковский с ботинком на горле песни снова в моде – нету, и не дай бог его иметь, а то запишут в экстремисты.

Как во времена молодости, народ закупает гречу. Впрок, на всю оставшуюся неопределенную перспективу трудных времён. Здесь отличие – греча в свободной продаже есть, прежде её выдавали в пайках, ветеранам и диабетикам. Прогресс налицо. В бытовом смысле получше стало, да: колбаса, напитки. Пока ещё ими можно любоваться на прилавках: этикетками, формами бутылок. Возможно, скоро попрячут.

Ну что ж, будем читать книжки, те, что напокупали за зрелую жизнь, юность любит фантазии. Современные книги тоже полистаем, хоть мы и снова молодые, но уже образованные и можем убедительно рассуждать про героя времени. Официальных писателей, вроде прозаика с псевдонимом Захар, мы открывать не станем, мы из андерграунда и потому официозу говорим фи. Есть среди писателей отщепенцы, вроде нас, и герой у них, вроде нас: вечно молодой, иногда пьяный, живет он, как и положено, нигде: то ли в Германии, то ли в Аргентине, в США, изредка на родине. Герою пофигу, он занят собой, своей вечной, блин, молодостью. Вспоминает маму-папу, поездку на море, фарцовку, любовь к девочке Сашке, с которой ничего не получилось тогда в подъезде, тридцать лет назад. Думает ли такой герой о будущем? Да что о нём думать! Наше будущее – в прошлом. Такой тренд, даже в фантастике, в смысле - фэнтези. Так и живём мы во времена тотального винтажа, бесконечного ретро, стим-панка с исполинскими жеребцами, тянущими ржавый паровоз. Владимир Сорокин. Страна Теллурия. Виктор Пелевин. Безбрежная Уркаина, накрытая Бизантиумом. Симуляция жизни, тайные удовольствия, мракобесие, подлость…

Здравствуй, застойная молодость, гнойная борьба, гнилое бридо.

 

Ирина САМОРУКОВА, специально для ИА «Засекин»