В  средствах массовой информации запретили нецензурную лексику. Это значит, что ни на одном телевизионном канале, ни на одной радиостанции, ни в какой газете, бумажной или электронной, теперь нельзя ругаться матом. Специальный закон выходит на этот счёт. Иными словами, на сквернословящий роток власть накинула-таки платок.

 Повышение культуры и общественной благопристойности посредством запретов, очевидно, представляется ей самым эффективным способом решения проблемы.

А проблема и в самом деле существует, хотя мне лично последние лет десять мат в СМИ не попадался, но, возможно, тут мой опыт ограничен, по-ученому выражаясь, недостаточно репрезентативен. Россияне действительно злоупотребляют обсценной лексикой. Так лингвисты называют то, что дисциплинарные инстанции именуют «нецензурщиной», что с юридической точки зрения, как пояснил мне знакомый адвокат, звучит некорректно, так как по Конституции, цензура у нас запрещена. «Матерно лаются», как говорили в старину, практически все слои и группы российского населения: от школьников до пенсионеров. На протяжении всего двадцатого века  количество сквернословящих постоянно увеличивалось. Как-то не хватает нашим соотечественникам «великого, могучего, правдивого и свободного» русского языка для выражения своих мыслей, а, главное, - эмоций. Хотя, как утверждают те же лингвисты, русская матерная брань в этот ВМПС (аббревиатура, придуманная Василием Аксеновым) тоже входит, о чем мы можем прочитать, например, в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души», где в одном из «лирических отступлений» автор восхищается метким непечатным словцом, что нет-нет да и срывается с уст русского мужика. Впрочем, русский классик это «словцо» все же не называет, надеясь, что читатель и без него подберет существительное к эпитету, которым характеризуется Плюшкин.

Так отчего же матерятся россияне и что собственно означают эти несколько слов, так пугающих борцов за культуру СМИ? Ведь прежде чем запрещать специальным законом нечто, нужно себе представлять это явление, его, так сказать, корни.

Насчет происхождения обсценных инвектив (это еще одно ученое слово, означающее, «ругань») существует множество  теорий, которые сходятся  в том, что нецензурная лексика, в русском варианте «матерная лая», связана с древней практикой нарушения языковых табу. Самой убедительной версией происхождения и функций мата мне кажется теория саратовского антрополога Вадима Михайлина. Любопытный читатель легко может ознакомиться с ней в интернете, правда в том случае, если он владеет языком современной гуманитарной науки. Суть в следующем: русский мат восходит к особым ритуалам воинской мужской инициации. В представлении наших предков мир делился на окультуренное пространство, где обитали семейные мужчины, женщины, старики и дети, и «дикое поле», где промышляли молодые холостые мужчины-воины, ассоциировавшие себя со стаей волков или псов. Эти пацаны не жали, не сеяли, а разбойничали, вступая в стычки с другими такими же «стаями». Поскольку  молодые воины считали себя не совсем людьми, то использовали они особый «песий язык», при помощи которого устанавливали статусы и общались с противниками. Но – и это очень важно – делали это только на «дикой» территории. Дома, в семейной общине, лаяться строго запрещалось. Базовая формула русского мата, состоящая из трех слов, первоначально включала в себя четыре языковые единицы и выглядела так: пес … твою мать. Это было ритуальное проклятие, смысл которого заключался в магическом уничтожении противника. Мать этого противника провозглашалась в этой формуле нечистой женщиной, потому что стала добычей пса. Иными словами, женщина каким-то образом оказывалась вне правильной семейной территории, где ей бывать не следовало. Но как бы то ни было, эта самая «мать» заблудилась, то есть стала, ну сами догадываетесь, кем. Сам же противник, сын «неправильной» матери, ритуальной формулой объявлялся не человеком, а псом, как и его отец. Такое вот тройное проклятие. В дальнейшем мат вместе с другими «волчьими» и «псовыми» кодами стал атрибутом закрытых мужских сообществ. На воровском арго работники правоохранительных органов неслучайно назывались «легавыми» и «волками».

Важно, что употребление матерной брани было ограничено: ее нельзя было употреблять в окультуренном пространстве, нельзя было материться в присутствии женщин (и разумеется, самим женщинам), детей и стариков, нельзя материться дома, в своей общине, везде, где находились люди, а не  «псы». Кстати, при Иване Грозном, который, как известно, был одаренным писателем и в своих посланиях-инвективах иногда употреблял матерные слова,  опричники, терроризировавшие население «земщины», ассоциировали себя с псами государевыми, о чем свидетельствовал их атрибут – песья голова, притороченная к седлу.

Мат стал широко распространятся в эпоху капитализма, когда тысячи крестьян покидали родные дома и оказывались на «чужой» территории, где как бы не действовали законы привычного им домашнего пространства. Проще говоря, русский человек матерится там, где с его точки зрения нет порядка и закона. Поэтому мат – это своеобразное выражение вседозволенности, особой  российской «воли», которая презирает запреты, не имеющие в представлении ее носителей статус легитимных.

Таким образом, матершина –  эта реакция архаического сознания  на мир, где все устроено неправильно, беззаконно, бестолково и беспорядочно. В семидесятые годы прошлого века  советская богема полюбила мат, поскольку почувствовала его контр-офиоциозный, вольный потенциал.  Одним из первых авторов, описавших лицемерную советскую идеологию в матерных терминах, был Юз Алешковский, широко известный в народе как автор песни «Товарищ Сталин, вы большой ученый» и блатного шлягера «Окурочек».

В современном русском языке матерные слова не имеют денотативного значения. Иными словами, современная нецензурная брань не предполагает, что употребляющий её намеревается совершить какие-либо действия сексуального характера.  Посылаемый на три буквы никогда не задумывается о своем маршруте. Все эти слова и выражения имеют характер междометий. Общий их смысл чисто эмоциональный. В большинстве случаев он выражает языковую агрессию.

Широкое распространение мата среди современных россиян, на мой взгляд, является не только показателем эмоционального напряжения, но также и языковым выражением того, что наша жизнь устроена неправильно, не по-человечески, что живем мы не в обществе, а в стае, где человек человеку волк, а точнее пес.

Можно, да, наверное, и нужно, сказать этой языковой агрессии, этой «лае» государственное «ша», но только этими мерами проблему не решить. Там, где чисто, сорить как-то стыдно, где правильно и справедливо,  не матерятся.

 

Ирина Саморукова, доктор филологических наук, профессор СамГУ