Мизантропические размышления на фоне урбанистической жары

Движение людей из деревни в города – сквозной мотив человеческой истории и основное движение людей в Новое время. Люди стремились в города, потому что искали там возможности самовыражения, самореализации, удовлетворения собственных амбиций, получения признания. Поэтому город – есть средоточие человеческой амбициозности, ярмарка тщеславия, Париж Растиньяка. Собственно город и есть социально закрепленная - архитектурно и институционально – человеческая амбиция. На языке философии город – это форма человеческой трансценденции, движения-к… как таковое - к славе, к богатству, к Богу. Все перестройки города, перманентное изменение его облика связаны как раз с поиском новых форм и способов удовлетворения этих амбиций. Город призван исчерпать по максимуму «человеческое, слишком человеческое». В этом его трансцендентальное назначение.

Прибавим также и то, что город – это совершенно специфическая надежда человека, заключающаяся в том, что можно сбыться в качестве себя, обрести себя, находясь среди людей, в человеческой гуще, что бытие самим собой возможно только в плотном бытии-друг-с-другом. Принципиально важно, что подобная осуществленная интерсубъективность, некая скученность, многолюдие, буйство коммуникативности предполагается в идее города с самого начала. В город едут не за уединением, в город едут за коммуникацией. В город бегут от скуки здоровой, но невыносимой естественной жизни. Только при наличии этих двух моментов – трансценденции и коммуникативности - мы имеем полноценную городскую среду. 

Но есть города, по разным историческим причинам лишенные трансценденции, лишенные той внутренней грезы, мечты или амбиции, которая бы лежала в основании городской повседневности и подспудно придавала бы смысл всем ее интерсубъективным связям. Это города, не нашедшие или устранившие заключенное в нем человеческое стремление к…. Это городские пространства безразличия, равнодушия, апатии, задушенной трансценденции.

Современный, особенно большой город – это пространство скуки, вытеснившей и заместившей метафизическую тоску. В город бежали и все еще бегут от скуки деревенской жизни, но поразительным образом находят в городах новую скуку и именно благодаря гиперурбанизму. Скука городской постиндустриальной повседневности есть результат наращивания и переизбытка коммуникативных форм и возможностей и одновременно отсутствия основополагающих задач такой коммуникации. «Экстаз коммуникации» по сути дела заместил собой экстаз трансценденции. Город как среда разноречия и многоречия, постоянного символического обмена, постоянных тесных контактов есть такая форма жизни, где вхождение в контакт - настолько само собой разумеющаяся вещь, что уже заранее не сулит ничего значимого и значительного. Отсюда и скука, отсюда и урбанистическое отчуждение. Все заранее известно, опыт удивления несовместим с развитым урбанизмом.

У такого положения вещей есть два следствия: возгонка индустрии развлечений как лекарства от скуки и сервильная рациональность в сфере политического опыта. Постоянная самоаффектация, адреналиновые инъекции культурных индустрий, симулирование символического наслаждения и политическая сервильность внутренне связаны друг с другом. Сервильная рациональность (а вовсе не только бюрократическая или инструментальная, как иногда думают), которой заражены сегодня наши городские сообщества – и академическое, и бизнес-сообщество, и СМИ и т.д. – следствие не столько персонального страха людей или нашей отечественной истории последнего столетия, сколько наступившего равнодушия, полнейшего безразличия в этом пестром и тривиальном городском бытии, следствие этической недифференцированности, порожденной в том числе урбанистической тотальностью, гомогенизацией жизни, распространившейся уже и далеко за город.

Я понимаю и горячо приветствую методологический ажиотаж современных городских исследований. Вот, наконец-то, найден полноценный и достойный объект для социальной теории: а посему заменим онтологию на топологию, общество на городские сообщества и покончим с большими повествованиями, равно марксистского или веберовского толка. Однако то ли мизантропический дух Зиммеля вселился в меня, или сказывается зафиксированная этим мыслителем «повышенная нервность жизни» в городе, то ли наоборот городская жара расплавляет мозги до полной невозможности каких-бы то ни было положительных эмоций, или заявляет о себе необходимый и привычный философский скепсис…

Я также понимаю личное и законное стремление любого горожанина найти для себя «имена цветущих городов», особенно во время долгожданного отпуска, найти какой-то другой город, другой во всех отношениях, некий утопический город-праздник (виват Барселона!), но только сказано: «Невольно думаешь: всемирный гражданин! / А хочется сказать – всемирный горожанин!». Короче: «Не город Рим живет среди веков».

 

Виталий Лехциер, доктор философских наук, поэт.