Во время открытия первомайского митинга на площади имени Куйбышева в Самаре неизвестные люди без опознавательных знаков грубо задержали четверых членов «Другой России», пытавшихся раздавать листовки с вполне безобидным экономическим содержанием, а заодно и корреспондента «Засекина», имевшего неосторожность сфотографировать происходящее. Всё это случилось на глазах десятков полицейских, не проявивших к происшествию никакого интереса.

 

1

Когда меня задержали, было около полудня. Первомайский митинг только начинался, председатель губернской федерации профсоюзов Павел Ожередов произносил свою речь, суть которой сводилась к тому, что человек труда – это основа общества и что эта основа всецело поддерживает Владимира Путина, вернувшего Крыму исторический статус части российского государства.

Перед Павлом Ожередовым, вещавшим со сцены на противоположном театру оперы и балета конце площади Куйбышева, находилось хорошо организованное скопление людей, поделённое на разноцветные ячейки с ровными краями. Здесь были ячейки партий, районных администраций, крупных предприятий, вузов и профсоюзов.

В моём фотоаппарате было уже не меньше сотни снимков трудящихся масс и руководителей Самары и Самарской области. Проходя мимо памятника Валериану Куйбышеву, я сделал свой последний снимок – снимок людей в гражданской одежде, которые, мгновенно отделившись от разных частей людской массы, взяли под локти и проворно повели в мою сторону четырёх молодых людей, предпринявших попытку раздавать какие-то листовки.

Вдруг один из «гражданских» взял под локоть и меня. Я потребовал объяснений, упёрся.

- Так, ты сам идти можешь? – Он крепче сжал мою руку выше локтя и сделал рывок. – Ну так иди. Там всё объяснят.

 

2

Нас повели мимо безучастных полицейских и солидарных друг с другом трудящихся в сквер, выходящий на дом Актёра. По пути мой конвоир сменился – прежний, получив отказ удалить последний снимок, вырвал у меня фотоаппарат и куда-то делся. Его место занял мужчина ростом не меньше 190 сантиметров, на вид типичный обыватель. На людях, производивших задержания, были кепки и, как я потом заметил, ленточки цветов российского флага на куртках. На моём последнем конвоире были ещё очки с небольшими затемнёнными прямоугольными линзами, которые мне чуть позже пришлось рассматривать очень близко.

- С огоньком решил поиграть, да?

Вместо ответа я спросил его, кто он. Мы подходили к скверу.

- В шахматы играешь?

- Да.

- Знаешь, как конь ходит?

- Буквой «Г».

- Вот считай, что ты теперь играешь в новую игру.

Я ничего не понимал. Его слова явно не были скованы формальной логикой.

Минуя находящуюся в нише в стене театра скульптуру соцреалистического атлета, в напряжённой задумчивости смотрящего в книгу, мы заходили за ограду сквера. Я сказал, что он не имеет права меня задерживать.

- А закон о защите персональных данных – слышал про такое? Я тебе разрешал себя фотографировать?

Тут он схватил меня за ворот куртки. Я чувствовал его кулак затылком. Он навис своим лицом над моим. Это было тяжёлое, несколько одутловатое лицо, и всё время, пока он делал мне внушение, его чисто выбритые и раскрасневшиеся щёки тряслись на расстоянии, может быть, пяти сантиметров от кончика моего носа. Он не скрывал своей неприязни ко мне.

- Так, слушай меня. Ты сейчас попался. И чтобы это в последний раз. Понял? Я спрашиваю, ты меня понял?

- Да, - я не сводил с него глаз. - Вы так и не сказали, кто вы.

- А мы ещё увидимся, скорее всего.

Я был в полном недоумении, когда он отпустил ворот моей куртки и ушёл, оставив меня под охраной полицейских.

В этот день мы больше не увиделись. Но последние его слова ещё вспомнились мне и прервали на секунду моё дыхание через два часа, когда меня и ещё одного задержанного повезли в пятый отдел полиции Управления МВД по Самаре «побеседовать».

 

3

Ещё в сквере, пока меня обыскивали, кто-то вернул мне фотоаппарат. Последний снимок был удалён.

Обыскивали прямо на дороге. Я расстегнул рюкзак и повесил его за одну лямку на плечо таким образом, чтобы он был раскрыт передо мной. Полицейский шарил там, доставал, рассматривал и отдавал мне вещи. Скоро в моей левой руке оказались шарф, шапка и фотоаппарат, а в правой – увесистый том Диккенса и ещё какие-то бумажки. Я хотел убрать камеру в карман, но полицейский запротестовал: «Не прячь! Держи на виду!»

Была суматоха. Людей в гражданском, которые нас задерживали, не было видно. Полицейских становилось всё больше и больше, и они, очевидно, не вполне понимали, что с нами делать.

Пока я, похожий на огородное чучело, стоял, держа свои вещи на весу, один полицейский со словами «сказали забрать» вновь унёс мой фотоаппарат. Обыск продолжался. Через несколько минут камера упала в мой раскрытый рюкзак. То, что к этому времени в ней уже не было флеш-карты, я обнаружил позже.

 

4

Всё ещё решая, как с нами правильно поступить, люди в форме отвели нас с дороги вглубь сквера, к полицейской «газели». Двух молодых людей поместили в эту «газель», а ещё двум и мне была предоставлена возможность прийти в себя и осмотреться. Правда, делать это приходилось внутри загона, образованного боком «газели» и плотным рядом из пяти-шести полицейских…

…Погода с самого утра стояла пасмурная, то и дело накрапывал дождь. Возглавляя процессию трудящихся, двигающуюся на площадь Куйбышева, Николай Меркушкин то надевал шляпу, то снимал. Теперь дождь мочил мою голову и головы моих товарищей по злоключению, а губернатор произносил со сцены свой спич, отлично слышимый даже здесь, в сквере. Отдав «дань уважения людям, работающим на благо своего Отечества и родного края», он перешёл к «активной поддержке» Владимира Путина и осуждению «антиконституционного переворота» на Украине. В длинном и непростом слове «антиконституционный» Николай Иванович чуть было не завяз, но сделал усилие и, перейдя на фальцет, завершил манёвр.

 

5

Я отвлёкся от губернатора, когда меня куда-то опять повели. Со мной под конвоем вели ещё одного задержанного. Как я узнал позже, это был восемнадцатилетний Владислав Троцкий. Он был единственным совершеннолетним среди агитаторов, и его сочли их лидером.

Следующей нашей остановкой стал старый полицейский «пазик». В его салоне мы провели полтора часа.

Мне указали на место справа сразу за дверью, около водителя. С Владиславом «работали» в глубине салона, куда проникало мало света, так как заднее стекло «пазика» было покрыто снаружи плотным слоем грязи.

В салоне находились четыре женщины в форме. Одна из них стала задавать мне вопросы и записывать показания. В её опрос вмешался голос с праздничной сцены.

- Как ваше настроение?

Пауза.

- Я не слышу! Как ваше настроение?!

Пауза.

- Отлично, отлично!..

Женщина равнодушно записывала мой рассказ о задержании. Напрасно я пытался впечатлить её. Когда я спросил её, кто нас задерживал, и почему полиция смотрела на бросающиеся в глаза нарушения закона спокойно, она на секунду остановила взгляд на мне и произнесла:

- У вас конкретно ко мне есть претензии?

- Нет.

Она опустила лицо к бумаге, предоставив мне наблюдать её мелированную макушку, и продолжила писать.

 

6

Я отвернулся к окну. За ним, прямо рядом с нашим «пазиком», был припаркован огромный чёрный лощёный внедорожник. К нему спешно подошёл заместитель начальника ГУ МВД по Самарской области Николай Турбовец, одной рукой открывая дверь, а другой придерживая полу чёрного пальто, с которым резко контрастировал светлый сиреневый шёлковый платок, свободно повязанный вокруг шеи генерал-майора полиции. Он сел в автомобиль и уехал.

Отбытие Николая Турбовца заметно раскрепостило его подчинённых. Один из них явно без всякой цели отошёл от «газели», перекинулся парой слов с товарищем, при этом ловко вращая и подбрасывая свою резиновую дубинку.

На месте, где стоял внедорожник начальника, вскоре собрался целый кружок полицейских. Они курили и смеялись, их тяжёлые куртки уже не чернели бездвижно, но постоянно меняли форму, поднимались и опускались вместе с плечами своих хозяев. Один из них, невысокий толстый мужчина, был особенно весел, а потому неожиданно шлёпнул товарища напротив по щеке, отпрянул, встал в боксёрскую стойку и некоторое время преувеличенно пошатывался, делая грозные брови и не снимая с лица задорную улыбку.

 

7

Впрочем, внутри «пазика» полицейские продолжали усердно трудиться. С моими показаниями было кончено, и теперь опрашивавшая меня женщина собиралась исследовать содержимое моего рюкзака и моей одежды, а в мрачной части салона полицейский с аккуратной щёточкой усов занимался нравоучением Владислава:

- Ну, моё мнение, ты не скажу, что неграмотный, ты просто молодой ещё. Чтобы политикой заниматься надо хотя бы высшее образование иметь экономическое или политическое. Ты подумай…

Владислав возражал. Из их разговора я понял, что все четверо молодых людей являются членами «Другой России» - незарегистрированной партии Эдуарда Лимонова. Позднее я изучил листовки, которые они пытались распространять. Они содержали петицию правительству России с требованием пересмотреть итоги приватизации 1990-ых годов, отказаться от планов дальнейшей приватизации и национализировать сырьевые отрасли.

 

8

Закончив с назиданием, усатый полицейский пересел на передние сиденья и обратился к сотрудницам:

- Ну всё. Профилактическую работу провели. Куда их теперь?

Сделав паузу, он добавил:

- Нет, ну они тоже скоты, а! Они сами всё знают, а нам как разбираться…

Последние его слова, по-видимому, относились к задержавшим нас людям. Не получив поддержки сотрудниц, он ушёл искать понятых, чтобы уже по всем правилам обыскивать нас и изымать наши вещи.

 

9

Полицейские переговаривались, что-то писали, вставали и уходили, приходили и садились. Работавшая со мной женщина долго выясняла, кому она должна дать отчёт, когда закончит со мной. Оказалось, что кому-то с позывным 3151.

Совершенно безучастен ко всему этому был водитель «пазика», тощий невзрачный мужчина с короткими серыми волосами и бледно-голубыми глазами. Левая рука его, просунутая в открытую дверь, медленно водила из стороны в сторону пластиковую трубку с ушастой антенной на конце, в то время как правая так же бережно управлялась с каким-то прибором, торчащим из прикуривателя и раскидывающим несколько проводов в разных направлениях. Водитель не спускал глаз с открытого нетбука. Я не мог видеть экран, но по тончайшей реакции водительского лица понимал, что изображение становится то чуточку лучше, то чуточку хуже. Требуемого результата достичь не удавалось. Тогда водитель что-то совершал с магнитолой, прикрученной к доске над лобовым стеклом, и занимал исходное положение.

Нетбук показывал фильм про полицейских. Один из тех, где диалоги, сменяясь, никогда не прекращаются.

- Ты неудачник? Да ты знаешь, за что меня уволили из убойного отдела? Я устроил отвратительную драку с лучшим другом! Из-за девушки, которая меня даже не любила! Господи…

- Ну и что, мы теперь будем спорить, кто из нас больший неудачник?

Они не стали спорить.

 

10

Наконец нашли и привели двух понятых – мужчину и женщину. Какое-то время они были заняты Владиславом, затем им указали на меня. Я доставал вещи из рюкзака. Внимание обыскивающих привлекли только флешка и распечатки «акцентов Засекина», зачитываемых мной каждым пятничным вечером в эфире «Эха Москвы в Самаре».

- А, «Эхо Москвы». Это вот у них центр пропаганды антигосударственной. Я в машине еду, включаю – у меня волосы дыбом встают, - сказала женщина-понятой. Её сплетённые в тугую косу светлые волосы, которые едва ли способны были встать дыбом, её ярко-голубые жакет и бриджи, облегающие массивное тело, её белые открытые туфли и белые короткие носки – весь её наряд сообщал, что она готовилась ко Дню солидарности трудящихся всерьёз.

В следующий раз она высказалась, когда я раскрыл и перелистал перед полицейскими свою ученическую тетрадь по английскому языку. Подразумевая, что я могу хранить экстремистские тексты на языке недружественных стран, она уверяла в необходимости перевести мою тетрадь.

 

11

Понятые ушли. Опять была путаница. Мою флешку сначала изъяли, потом вернули. Лица сотрудников полиции изображали измождённость. Приходилось исправлять что-то в документах, вскрывать и запечатывать подписанные пакеты из-за моей флешки, и полицейские сердились на приказы снаружи.

В салон приводили несовершеннолетних однопартийцев Владислава. Их тоже обыскивали, потом уводили – они ждали, пока их заберут родители. Нас с Владиславом должны были отпустить тут же, но и это решение было отменено.

В какой-то момент все эти примелькавшиеся мне полицейские покинули «пазик». Салон опустел за две минуты. Вместо прежних в него вошли двое новых полицейских в чёрных куртках. Через порог они принимали у сотрудников спецсредства. С липким шлепком рука вкладывала в руку тяжёлую резиновую дубинку, со стальным лязгом – наручники на цепи. Приняв несколько таких комплектов, полицейские сели на задние сиденья, где оставались во мраке одни, так как Владислав уже находился тут, у входа.

Кого-то ждали.

Я подумал о рослом грубияне, два часа назад обещавшим мне встречу. Его не было, но пришли его «коллеги» - на них были куртки с ленточками цветов российского флага и кепки. Дверь за ними захлопнулась.

Меня ещё раз обыскали и удостоверились, что фотоаппарат пустой. Уже, наверное, в десятый документ были записаны моё имя, фамилия и дата рождения. После этого они расположились напротив меня. Мужчина в кепке с прямоугольным козырьком, с толстыми губами и чуть вздёрнутым носом на розовом лице схватил правой рукой поручень, и я рассматривал его кулак, направленный прямо на меня, сверкавший золотым обручальным кольцом с каким-то хитрым узором.

Когда «пазик» тронулся, я спросил у него, где флеш-карта из моего фотоаппарата.

- Ну а кто у тебя её забрал? - сказал он.

В неразберихе я не заметил, кто. Разговор о моей пропаже был кончен. Мы ехали в пятый отдел полиции У МВД по Самаре, что на Никитинской улице. На вопрос Владислава «зачем?» был ответ: «побеседуем».

 

12

Прибыв на место и покинув «пазик», мы попали под дождь и под назойливую опеку конвоиров-полицейских. По-видимому, от них требовалось только довести нас с Владиславом, потому что, добросовестно потеревшись своими куртками о наши, пока мы преодолевали тридцатиметровый путь до здания отдела, они куда-то пропали.

В помещении было мрачно. Мы сразу свернули направо, там задержались на проходной. Кепка с прямоугольным козырьком повернулась к вахтёру – тот едва слышно произнёс приветствие. В это время изнутри вышел среднего роста мужчина, замечательный, может быть, только своими большими и активно работающими желваками и чёрной, не казённой, а потому сидящей по размеру курткой. Он что-то порывисто, но тихо спрашивал у ведших нас мужчин, а Владислав тем временем наклонился к моему уху и спросил:

- Ну что, по морде получим?

Я ответил, что это очень возможно.

 

13

Мы поднялись на второй этаж, от лестничной площадки шёл длинный пустой полутёмный коридор. Передо мной открыли дверь 201-ого кабинета, занимаемого неким Уткиным. Я вошёл первым, на лбу выступил пот – здесь было жарко и душно. Голос из-за спины велел идти дальше, в конец кабинета, где Уткин украсил стену портретом Владимира Путина. Президент на портрете был лет на пятнадцать моложе, чем сейчас.

По просьбе человека с прямоугольным козырьком я показывал содержимое своей флешки на здешнем компьютере. При этом козырёк нависал над моим левым ухом.

Я поверил бы, что меня привезли сюда из-за флешки, если бы содержащиеся на ней файлы действительно кого-то интересовали. Но мне не потребовалось даже открывать файлы, так как человек за моей спиной удовлетворился тем, что прочитал их названия.

Затем он ещё раз спросил, что я делал на площади. Я ещё раз ответил, что выполнял редакционное задание. Через минуту я уже выходил из кабинета.

 

14

Позднее я связался с Владиславом. Он в порядке. Рассказал, правда, что ему грозили 1-ой частью 150-ой статьи УК РФ под названием «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления». Максимальное наказание по этой статье – лишение свободы на срок до пяти лет.

Антон Корнеев

Фото Антона Фейнберга