Под пронзительно сентиментальную леграновскую «The Windmills of Your Mind» гей-модник по имени Том (Ксавье Долан) – молодой и прекрасный, со светлыми ангельскими кудрями и в кожаной косухе – мчит через кукурузные поля из Монреаля в сельскую глубинку на похороны своего бойфренда. Ему приходится остановиться в доме семьи покойного, и тут же выясняется, что деревенская мама бойфренда вроде бы ничего не знала о гомосексуальных увлечениях сына и надо усыплять её бдительность порнографическими сказками о его вымышленной девушке, а брутальный брат покойного (Пьер-Ив Кардинал), напротив, знал, и с ним Тому придется еще тяжелее.

После премьеры на Венецианском кинофестивале критики дружно объявили, что Долан обратился к жанровому кино, а именно к триллеру. «Том на ферме» действительно местами смотрится как ироничный парафраз хичкоковского «Психо»: сухая, как скелет, мать, подавляющая сексуальность сына, садо-мазохистские и эдипальные наклонности последнего, а чтобы уж совсем всё стало понятно, Долан беззастенчиво цитирует знаменитую сцену в душе. Но, конечно, это никакой не триллер: Долан берет слишком хрестоматийные триллеровые приемы, обрамляет их слишком большим количеством кавычек, и, пропустив через это свой фильм, направляет его совсем в другую сторону.

Вообще, видно, что Долану скучно в пределах готовых сюжетных схем и он использует их как обманки, чтобы почти сразу же отбросить в сторону. Вот поначалу кажется, что он всерьез намерен в финале триумфально разоблачить гомофоба-брата как латентного гомосексуалиста, и всё идет именно к тому, но нет: эта интрига буднично и без остатка разрешается уже на тридцатой минуте и списывается со счетов как неинтересный трюизм. Вот вроде заявлен сюжет в духе «Такси-блюза» о том, как мрачный жлоб перевоспитывает попрыгунью-стрекозу при помощи трудотерапии, но он тоже оказывается, по сути, ложным: обязательного для таких историй столкновения мировоззрений здесь нет, да и доение коров протекает без должного драматизма. Даже типовой сюжет о том, как ты живешь такой модный и красивый в большом городе, а стоит выехать за его пределы, и там сразу «яппи в опасности», патриархальный ад-ад и гомофобный ужас-ужас – даже он, чем дальше, тем очевиднее, оказывается обманкой.  

Долан не мыслит этими схемами, но ими, вероятно, мыслит городской позер Том. Это у него в голове ветряные мельницы, про которые поется в начале фильма. Это он привык, что вселенная вертится вокруг него, и потому теперь, попав в невиданный прежде и, как он считает, очень патриархальный мир, разрывается между романтическим желанием быть объектом сексуально-религиозного культа, сакральной жертвой, угнетаемым меньшинством и прагматическим желанием просто махнуть рукой – «да пошел ты!» – и хлопнуть дверцей автомобиля. Ну, или, как вариант, дойти до автобусной станции, которая тоже тут неподалеку.     

Долан завязывает сюжетные линии, а затем намеренно и постепенно вымывает из них логику, так что где-то к середине фильм делается похожим на сновидение. Здесь всё немного не то, чем кажется, здесь листья кукурузы – опасное оружие, а открытое сельское пространство оказывается парадоксально клаустрофобическим. Здесь всё балансирует на грани реальности, и Долан, следуя заветам Хичкока, мастерски организует фильм вокруг вещей, чей, скажем так, онтологический статус весьма сомнителен: несуществующая девушка покойного, которая в какой-то момент оказывается почти существующей, мнимые, но от того не менее жуткие, скелеты в семейных шкафах. Даже существование покойного бойфренда, который не понятно, как умер, по которому никто как будто особо не скорбит и лицо которого лишь однажды мелькает на фотографии, превращается почти в фикцию. Очнуться от этого морока – как вынырнуть из головокружительного галлюциногенного трипа: внезапно обнаруживаешь себя изможденным, бредущим по шоссе с лопатой в руках, и в голове вопрос: «как я здесь оказался?»

Роман Черкасов