Галерея «Новое пространство» последние несколько лет делает выставки «для домохозяек»: туристические фотографии и многочисленные союзы художников заняли практически все расписание этой галереи. Все уже, наверное, и забыли те времена, когда здесь открывали выставку Сальвадора Дали, собирались устроить Центр Михаила Шемякина, делали грандиозную выставку современного, но благородного искусства «Вне земли», проект Дмитрия Гутова «Россия для всех» и массу других серьезных вещей, до которых теперь у галереи руки не доходят. Теперешние выставки «Нового пространства» выдержаны в дурном постмодернистском вкусе: танцуют негры в набедренных повязках, поют бабы в кокошниках, и порой всё это происходит одновременно.

Персональная выставка Алексея Давыдова – приятное исключение. Всего на выставке представлено четыре серии работ художника, две из которых, действительно, могут всерьез заинтересовать человека, любящего живопись.

Совершенно проходной, выставкой эскизов выглядит серия «Заповедное», где деревенские пейзажи и волжские берега заметно уступают натуре. Причем выставлены они соответственно – бледные и мыльные висят в три ряда – и название выглядит явно преувеличенным: не стал бы я обычные пленэры «заповедными» называть. Другая слабая серия – цикл абстрактных работ «Мандала». Как можно заметить, художник любит философские названия. Обидно, что, показывая свои опыты в области беспредметного искусства, автор хочет оправдаться, откреститься от абстракционизма, подменяя его религиозными практиками. Впрочем, как ни странно, нефигуративная живопись дается не всем. Давыдову, например, не дается, и обещанное в программке отражение «медитативных и философских аспектов творческого процесса» остается ничего не отражающими желтоватыми разводами. Из серии привлекает только фигуративная работа «Двое» – своими аллюзиями на Франсуа Милле и своим консервативным мистическим Эдемом.

Удачной назову серию «Идолы» – неоригинальные, но живые по исполнению вариации на тему африканских масок и истуканов с острова Пасхи. Здесь художник создает сильные переходы цветов, в чем-то жуткие в своей яркости. Привлекают внимание две схожие работы «Дух воина», в которых примитивная красная маска имеет очертания мужского торса и распятия одновременно. То, что художник оказался способен на такую простоту и такие аналогии, особенно радует после «Заповедного». В небольшой картине «Маскоид» безглазая пустотелая маска оказывается способной выражать чуть ли не мировую скорбь. Древний миф о происхождении человека из земли в этих работах обрастает косвенными художественными доказательствами. Пусть большинство картин не блещет изяществом или остроумием, но личность автора, круг его интересов и представлений в них увидеть можно.

Хотя не всегда эта индивидуальность подается корректно. Вот сильная по цвету и захватывающая по форме серия «Сны дайвера» – лучшая серия выставки. Но здесь опять мы сталкиваемся со стеснительностью художника, который не решается писать абстракцию, утверждая, что пишет всего-навсего морское дно, и при этом заигрывает с сюрреалистами, сообщая, что это морское дно он увидел во сне. В современной салонной живописи художники, действительно, могут сидеть иногда сразу на трех стульях. Но, как говорится, «с кем вы, мастера культуры?» В книге Элвина Тоффлера «Шок будущего», вышедшей в 70-м году, про наше время сказано, что субкультуризация достигнет таких размахов, что появятся кинотеатры, где будут показывать фильмы только про лошадей. У нас уже есть телеканалы, специализирующиеся только на спорте, только на кулинарии, только на моде, только на мультфильмах и т.д. И вот художник пишет серию картин из жизни дайвера. Зачем? Понимает ли он, что таким образом он делает свою, повторюсь, великолепную живопись субкультурной? Он аннулировал цвет, художественный поиск, превратив свои картины в простые иллюстрации. То, что на картинах изображено море, понятно и так, а утверждать, что они стали побочным продуктом хобби автора, который любит плавать с аквалангом, – зачем это? Анри Руссо не писал таможни, Набоков не посвятил ни одной книги бабочкам.

К сожалению, талантливый живописец Алексей Давыдов, как русские символисты, склонен к экзотизмам: мандала, дайверы, африканские фетиши – слова и темы, способные увести зрителя далеко от холста. Художнику не хватает чувства меры, целеустремленности. Зал наводнен не только живыми картинами: кроме них еще два монитора и видеопроекция безостановочно транслируют репродукции Давыдова. Кажется, что попал на огромную ретроспективу, состоящую из эскизов и трансляций. Жаль, очень жаль.

Сергей Баландин