Книга, о которой пойдет речь, так и называется: «Приключения русского художника» (М.: АСТ: CORPUS, 2016. – 384 с.). Автор её – английская журналистка Аннабел Фарджен (Annabel Farjeon). Книга написана в жанре биографии и посвящена жизненному и творческому пути художника-монументалиста и литератора Серебряного века Бориса Васильевича Анрепа (1883–1969). Блок цветных иллюстраций, украшающий данное издание, знакомит нас с теми мозаиками Анрепа, которые размещены в Лондонской национальной галерее, Королевской военной академии, Вестминстерском соборе, Банке Англии. А еще герой данной книги интересен нам тем, что его весьма прихотливая судьба пересекалась с судьбой Анны Ахматовой, посвятившей ему более тридцати стихотворений.

Заметим, что автор книги имела, так сказать, семейный интерес к этому биографическому материалу, поскольку была невесткой Бориса Анрепа, женой его сына Игоря. Перед нами занимательное повествование о судьбе одного из незаурядных деятелей русской культуры начала ХХ века. Автор начинает издалека, с эстонских корней своего героя – с затянутого дымкой легендарного предания времен пиратов и рыцарей, живших когда-то на берегах Балтики. Есть в родословной и любопытная подробность, способная заинтересовать самарского краеведа: «Существует предание, что у Екатерины Великой от одного из ее многочисленных любовников родилась дочь, которая вышла замуж за представителя семейства Анреп. Императрица, таким образом, числилась в родственницах. Она пожаловала семье имение в Самарской губернии, которым Анрепы владели вплоть до большевистской революции».

Относительно родственных связей с Екатериной Второй история, по всей видимости, умалчивает, а вот что касается самарского имения, то мы находим тому реальное подтверждение в «Словаре дворян Самарской губернии», составленном Т. Ф. Алексушиной. Специальная словарная статья посвящена отцу художника Василию Константиновичу фон Анрепу (1852–1927), врачу, физиологу, профессору медицины, члену III Государственной думы, тайному советнику: «Владелец имения в 1500 десятин земли в Натальинской волости Самарской губернии, в 1905 году перешедшей по наследству от матери, Жукотинской Юлии Васильевны».

Аннабел Фарджен добросовестно воссоздает страницы творческой биографии Бориса Васильевича Анрепа. Студенческие годы, посвященные изучению правоведения, судьбоносное знакомство с художником Стеллецким, увлечение искусством, и в частности византийскими мозаиками, первые собственные опыты, погружение в художественную жизнь Парижа, знакомство с поэтами и живописцами, многочисленные любовные романы, светская жизнь, запутанные отношения, жизнь в разъездах между европейскими столицами.

Автор книги уделяет особое внимание знакомству Бориса Анрепа с Анной Ахматовой и вспыхнувшему у них взаимному чувству. В книге есть раздел «Приложение», в который включено мемуарное эссе Б. Анрепа «О черном кольце»: «Н. В. Недоброво познакомил меня с А. А. в 1914 году по моем приезде из Парижа, перед моим отъездом на фронт. Н. В. восхищенно писал мне про нее еще раньше, и при встрече с ней я был очарован: волнующая личность, тонкие, острые замечания, а главное – прекрасные, мучительно-трогательные стихи. Недоброво ставил ее выше всех остальных поэтов того времени».

В истории этих отношений были свои лирические события, символические жесты и поступки. Так, в 1915 году Б. Анреп, вернувшись с австрийского фронта, подарил Ахматовой деревянный престольный крест, найденный в разрушенной церкви в Карпатах. Анна Андреевна хранила его до самой смерти. Анреп увлекался в тот период иконописью, знание которой помогло ему, кстати, потом совершенствовать и искусство мозаики, переводить на язык монументального искусства библейские мотивы и образы.

Ахматова посвятила Анрепу много проникновенных стихотворений. В них отразилась достаточно сложная эмоциональная палитра. Находилось тут место и чувству недовольства: например, в 1917 году она укоряла художника за то, что он покинул Россию: «Ты – отступник: за остров зеленый / Отдал, отдал родную страну, / Наши песни, и наши иконы, / И над озером тихим сосну».

«Остров зеленый» тут – Англия, в которой Анреп постоянно проживал, выезжая временами в Париж, Петербург... Революция 1917 года оборвала его связь с Россией. Было в истории этих отношений и то самое черное кольцо, что стало заглавием мемуарного эссе: «Бабушка завещала Анне Андреевне «перстень черный». «Так сказала: «Он по ней, / С ним ей будет веселей». В Англии такие кольца в свое время назывались «траурными». Кольцо было золотое, ровной ширины, снаружи было покрыто черной эмалью, но ободки оставались золотыми. В центре черной эмали был маленький брильянт. А. А. всегда носила это кольцо и приписывала ему таинственную силу».

Во время одной из встреч Ахматова подарила Анрепу это кольцо как некий спасительный талисман, таинственный оберег, исполненный мистической силы. Анреп долгое время носил его на груди, а когда порвалась цепочка, хранил в шкатулке.

«Шли годы. В глубине души заживающая рана: как часто я отпирал свой ящичек с драгоценностями и нежно прикладывался к черному кольцу. Носить его я больше не хотел, это казалось мне или святотатством, или комедией. Жизнь сосредоточилась на художественной работе, на мозаике. Но в сердце прошлое смутно жило, и кольцо мысленно было со мной «всегда».

Однако история человеческих отношений – это не только череда приобретений, встреч, союзов, душевных созвучий, но и череда утрат, разлук, расставаний. Теряется и черное кольцо во время немецкой бомбардировки Лондона…

Во все сложные времена исторических бурь и личных психологических потрясений надежной опорой и душевным отдохновением оставалась работа художника-мозаичиста, которой, как и всему (поэзии, любви, дружествам, светской жизни), Борис Анреп безоглядно отдавался с искренней любовью и полным самозабвением. Работа мозаичиста, как пишет биограф, требовала «от художника физической силы, проявление которой было для Бориса естественно и даже приятно». Он вообще был крупным и сильным мужчиной, с годами несколько располневшим, что давало повод его детям, Анастасии и Игорю, в шутку называть его «толстым слоном».

А. Фарджен убеждает читателя, что художник всегда был широко открыт самому смелому экспериментаторству, находился в постоянном поиске различных композиционных решений, удачных колористических сочетаний. Не доверяя только собственной оценке, автор щедро цитирует искусствоведческие работы, отзывы критиков, приводит суждения самого Анрепа, страстно ратовавшего за возрождение мозаичного искусства, с помощью которого «люди умели создавать божественные символы христианства, величайшие и вечные».

Удивительный жизнелюб, Б. Анреп и в мозаичном искусстве ценил, прежде всего, ощущение радости жизни. Конечно, у художника были сложные периоды, метания между картинами, мозаикой, поэзией. Фактически только перед Первой мировой войной он окончательно стал считать себя исключительно мозаичистом, выбрав этот редкий и удивительный вид творчества. Посыпались заказы, пришли признание и материальная независимость.

Жизнь проходила то в парижской, то в лондонской студиях. На полу и мебели лежал слой пыли от камней, использовавшихся для мозаики. Крошки и осколки привычно скрипели под ногами. Сюжеты, сюжеты, новые замыслы…

Когда Анрепу было уже за семьдесят, «ему предложили работу в капелле Святого причастия в Вестминстерском соборе». Приходилось, несмотря на возраст и грузное тело, вновь и вновь забираться под самый потолок и под счастливо найденным верным углом укреплять какой-нибудь один-единственный камешек, чтобы он давал выразительный отсвет. Анрепа отличала взыскательность к собственному труду.

Журналистка характеризует и сложные чувства, которые Б. Анреп испытывал по отношению к России. Его отец предпринимал попытки для некоторой либерализации самодержавного режима, но власть, не сумев обновиться, просто рухнула. Новые порядки и социальные эксперименты как в России, так и в Европе не вызывали у художника симпатий. Любая диктатура, любая автократия рождали у него активное отторжение. Внутренняя свобода художника, немного анархически своевольная, не могла смириться с какими-либо внешними ограничениями.

Приключения русского художника, гедониста и интеллектуала, завершились в Англии в 1969 году. Он умер в Лондоне в возрасте восьмидесяти шести лет. Его прах покоится в поместье Моттисфонт-Эбби, в Гэмпшире.

А судьба художника и впрямь являет собой сюжет занимательного романа.

Сергей Голубков

 Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 9 (117), 2017