Как писательница Ольга Трифонова известна биографическими повествованиями, основанными на документах и подлинных исторических фактах. Таковы ее книги «Единственная» (о судьбе Надежды Сергеевны Аллилуевой, жены Сталина), «Последняя любовь Эйнштейна», «Дом на набережной и его обитатели».

Повесть, о которой пойдет речь, весьма необычна.

Нередко человеческая жизнь становится простым примечанием на страницах общечеловеческой истории или набранной петитом строчкой комментария к другой жизни. Таковы хитросплетения человеческих судеб, неординарных и вполне ординарных существований. От каждого из нас тянутся к другим людям ниточки значимых, не очень значимых, а порой и совсем случайных связей. Но без всех них наша жизнь была бы неполной.

Присутствие другой жизни (жизни Другого) в пограничной зоне нашего бытия порой вызывает своеобразный эффект интерференции, когда волны существования другого человека, вторгаясь, изменяют ритм нашей привычной жизни. Мы все обитаем «на полях» жизни друг друга. Наши жизни перекликаются, подают взаимные сигналы, многократно отражаясь в зеркалах совокупного человеческого бытия. Эти зеркала имеют разную природу – мы чьи-то «современники», чьи-то «ровесники» (то есть люди одного поколения), а еще ? «отцы и дети», «деды и внуки», «соотечественники»…

***

Ольга Трифонова отображает жизнь человеческую через своеобразную призму «сознания» пса. Признаемся, прием далеко не новый – память услужливо извлекает из «культурного архива» и толстовского «Холстомера», и чеховскую «Каштанку», и купринского «Изумруда», и написанный Сашей Черным «Дневник фокса Микки», и повесть Чингиза Айтматова «Прощай, Гульсары!». Тем не менее, этот известный литературный прием вполне уместен в данном случае и позволяет повествователю придать панораме раскрывающихся человеческих жизней черты туманной размытости и мозаичности. И это понятно: не все может быть ведомо обыкновенному псу, живущему в своем тесном мирке запахов, примитивных ощущений и куцых наблюдений. Увиденные им герои повести немотивированно появляются, потом столь же необъяснимо исчезают, как, скажем, красавчик Вилли, почему-то обосновавшийся в их доме и назвавший пса Букета по-своему – Обеликсом.

Конечно, взрослый человек, имеющий другой уровень ви?дения и информированности, связал бы такие метаморфозы, появления и исчезновения с большой войной, оккупацией, а потому присутствием немецкого офицера в украинском селе. А у пса своя картина жизни, где нет места человеческой логике с ее выстраиванием причинно-следственных связей. Такой прием, конечно, работает как прием деавтоматизации, столь любимый В. Шкловским; прием, позволяющий сказать об известном совершенно свободно и по-новому, избегая штампов и банальностей.

Конечно, эта повесть, прежде всего, о людях и об их трудной жизни. Просто с помощью введения остраняющей и деформирующей призмы собачьего восприятия мира суровая, изобилующая большими и малыми драмами и трагедиями действительность войны и послевоенных лет входит, что называется, «по капельке», чередой стоп-кадров, прочерчивается пунктиром через бытовые детали, отдельные странные слова. Так, люди, побывавшие в плену или жившие в зоне немецкой оккупации, попадают под подозрение и проваливаются в какую-то непонятную бездну всеобщего солидарного умолчания. «Вообще с отцами была какая-то неясность. Почти ни у кого не было отцов: у Коли из Кута – не было, у Фомки с Ильком – не было, только у Леваднего был да у Леси с Ганной, но потом и у них не стало. Что-то труднообъяснимое присутствовало в детях, у которых не было отцов. В этом необъяснимом были и тайная печаль, и униженность, и страх, и беззащитность, и некоторая развязность».

Перед нами развертывается суровое время анкет, запятнанных и незапятнанных биографий, допросов и расспросов с пристрастием, выявлением «невыявленных врагов народа», нравственного возвышения и, напротив, падения человека. Время порой единственно возможного выбора.

***

Повесть Ольги Трифоновой – проникновенный рассказ о чудовищных психотравмах, которые оставляют в людях война и голодные послевоенные годы. Время меняет людей, порой меняет непоправимо, разрушая души. За коротким словом «десять» стоит психотравма, остро пережитая ребенком, как и за привычным словом «колоски», вдруг ставшим обозначением чего-то преступного и смертельно опасного.

«Но сбор смородины был ничто по сравнению со сбором колосков на уже скошенном колхозном поле. Катя была против этих опасных мероприятий, кричала на Бабушку, повторяя слово «статья» и «я председатель сельсовета», но Бабушка делала вид, что не замечает, как они собираются «по колоски». Валяющиеся на земле колоски почему-то нельзя было собирать, и как только в поле зрения появлялась бричка председателя колхоза или бригадира, а еще хуже – верховой, нужно было бросать торбу, набитую колосками, и бежать».

Жизнь непоправимо разделяет людей. Пес Букет каким-то особым собачьим чутьем ощущает, когда человек становится средоточием добра, а когда таит в себе нечто страшное, несущее окружающим беду. В повести продуктивно и ненавязчиво используется принцип антропоморфизма (наделение животного чертами человеческого сознания). Однако такой принцип применяется не в целях вполне герметичного жизнеописания пса в категориях человеческой судьбы, как это, скажем, делал канадский и американский писатель Эрнест Сетон Томпсон в рассказе «Жизнь серого медведя». Для Ольги Трифоновой существование Букета – выразительное зеркальце, своеобразно отражающее лики и блики многомерной человеческой истории. На глазах стареющего пса проходит загадочная жизнь множества людей, в хитросплетениях которой он не способен разобраться. События большой истории даются отстраненно, через детали домашней жизни. Вот, например, как мы узнаем в данном повествовании о смерти Сталина: «Рыбки перестали его [пса] бояться и скучились возле самого бережка маленькой речки. Они разглядывали его из воды и что же видели? Седую рожу четырнадцатилетнего старика. Даже мохнатые брови, которыми он так гордился, поседели, седыми стали и усы. Усы тоже были большими и густыми, как у Гриши Овчаренко или у того дядьки, чей портрет Бабушка сегодня утром почему-то сняла со стены, чем вызвала недовольство Кати.

– Рано, – сказала Катя. – Рано радуешься.

– А мени обрыдло. Я не радуюсь, ничьей смерти радоваться нельзя, но мени обрыдло, що вин висить. Ни батько, ни дядько, а висит».

Так, отсветом, отблеском, туманными силуэтами проходит по страницам повествования историческая эпоха с ее испытаниями, переменами, отчаянием и надеждами. Есть и тот план изображения, который оказывается за пределами «сознания» добропорядочного Букета и который связан с литературой.

Мы становимся свидетелями послевоенной жизни бывшего офицера Вилли, который будет жить в Восточной Германии, станет писателем и функционером, весьма драматично переживет процесс объединения двух Германий, последовавший позор изгнания со всех должностей, выселения из квартиры, «предательство друзей, охлаждение сына» и скончается, «оплакиваемый только разлюбленной и разлюбившей Валькирией».

Тут всеведающий и всевидящий повествователь, исходя из своих возможностей творца-демиурга, дает описание того, что не способен предположить пес Букет-Обеликс, ? предсмертное видение Вилли. «В последний путь его пришел проводить смешной пес – уродец на кривых лапах, со щеточкой бровей над умными черными глазками. Пес уселся на задние лапки очень удобно и прочно, и Вилли понял, что он ждет, когда душа отправится в последний путь».

***

Время, отображенное в повествовании Трифоновой, ? время жестоких социальных и военных противостояний, время прямолинейно-полярного деления на «своих» и «чужих», на «друзей» и «врагов». И, может быть, не случайно понадобился автору такой необычный «носитель сознания», такой точный индикатор, как пес, который обладает тонким чутьем, способным распознать своего в чужом мундире и чужого среди своих.

Писатели нередко прибегают к помощи разнообразных видов повествовательной «оптики», варьируя изобразительные ракурсы, меняя «точки зрения», чтобы явление заблистало неожиданно проявившимися гранями, обнаружило свои скрытые глубинные смыслы, свою суть. Такая оптика успешно «работает» и в повести Ольги Трифоновой «Запятнанная биография».

 Сергей Голубков

Опубликовано в «Свежей газете. Культуре», № 5 (113), 2017