Самара – курортный город, и пляж – одна из его культурных доминант. Когда много лет назад я приезжала к знакомым в Крым, всегда удивлялась фразе: «А мы и на море в этом сезоне ещё не были, некогда!» Так и у нас. Некоторые горожане, живя около восхитительных волжских пляжей, за всё лето не успевают туда выбраться. Это и есть курортный менталитет.

Несколько лет назад по заданию редакции одного журнала я отправилась в самую несусветную жару на пляж искать женщин в стильных купальниках. Побрели мы с фотографом по мокрому песку, подоткнув сарафаны, от Ладьи и до бассейна ЦСКА. Учитывая, что основная сфера моей профессиональной деятельности связана с академической средой, с чтением лекций в университете, оказаться в ситуации, когда нужно идти берегом вдоль загорающих женщин, рассматривать их, выискивать модели для съёмок, было каким-то лихим экспериментом. Мы дошли до конца нашего маршрута и не нашли ни одного стильного «купальника» (стильной женщины). Сфотографировали только двух: лысенькую девушку в купальнике в цветочек, напоминающем детский песочник, и местную «Диту фон Тиз» в полном великолепии самарского оборочного бурлеска.

Результаты нашего эксперимента вполне предсказуемы: Самара в последние годы превратилась в культурно-районированную среду, в которой появились зоны для випов и зоны для всей остальной аудитории. Випы не загорают на общих городских пляжах. И, может быть, их кошельки формируют изыски внешнего вида, но так как они «огораживаются» («канавой грязною он окопал свой двор / И называться стал де Илем с этих пор») от остального города, то они никому и не интересны.  И в науке, и в наблюдениях за городской модой основным объектом выступает «маленький человек», простые девушки и женщины с их эстетической концепцией, с их представлениями о моде, о стиле и о себе. И лучше всего наблюдать этот «простой» город на неокультуренном маргинальном пляже на спуске улицы Советской Армии.

На этот пляж стекается в жару вся Безымянка, последние из могикан посёлка Водоканала, население демократичного, полиэтничного Промышленного района, пьяницы, матершинники, с пивом, с семечками, с домочадцами, с бутербродами, с ягодами, с рыбой, с многочисленными закопанными в песок бутылками, бомжи со своими подружками, благообразные тётеньки в шляпах из чудом уцелевших санаториев, бодрые бабульки и дедульки в натянутых парашютообразных плавках, жадно вращающие глазами приезжие строители «барских усадеб», садящиеся на корточки в теньке получать бесплатный гедонистический «сеанс», и я. То ли у меня какая-то этнографическая тяга, как у Гиляровского, к «трущобным людям», то ли я сама часть этого мира –  более искреннего и приятного, чем мир самарского современного истеблишмента всех мастей – но, как магнитом, меня тянет именно на этот пляж.  Разбитая лестница спускается мимо «картинки» из старых советских политинформаций про американские «два мира – два детства». С одной стороны – кем-то выжженные старые дачи и огороды, заросшие бурьяном, из которых тут и там выпрыгивают «писающие» мальчики в развивающихся бермудах с лысыми головами на худых пролетарских шеях. С другой стороны – каменные глухие заборы с привратницкими. С одной стороны – плохо. С другой – хорошо. А дальше чудесный волжский ветер развеивает все огрехи русской ментальности, всё свинство и всю распущенность. Утром вообще чудесно, за исключением того, что приходится загорать вниз головой. Солнце ползёт со стороны города. Пляж спускается к воде. И чтобы лежать ногами к солнцу, я рою из песка себе постамент и блаженно водружаюсь на него.

Я почему-то не люблю самарскую интеллигенцию и её законный пляж на Осипенко. И не люблю старожильские пляжи Некрасовской и Речного вокзала, слишком от них пахнет сырой мрачной  историей. Из «центра» города (вот в деревне всегда так говорят, «пошла в центр») принимаю только Полевой спуск за его шумное веселье. Но на Советской Армии – своя маргинальная жизнь, я лежу, загораю и её подслушиваю и подглядываю. Ни разу не видела, чтобы там загорали топлес. Есть какая-то целомудренность у «населения» нашего края ойкумены. Но есть и удивительная грубая физиологичность, свойственная некоторым дамам этого социального локуса. Прошлый раз меня заворожила  кряжистая женщина лет пятидесяти с хвостиком. Она загорала с дочкой. Села в купальнике, широко раскинув в разные стороны ноги, полная и грубая, спиной к Волге, лицом к пляжу. Повязала косынку низко на глаза. Достала куль семечек. Положила его между ног. Сложила руки в недрах живота. Стала лузгать семечки и складывать их на подстилку. К ней присоединилась ещё стройненькая дочка. И тоже с горой семечек. Вот и сидят вдвоём, суровые, сосредоточенные, в полном равнодушии к своим раскинутым ногам, телам, окружившим их голубям, голубому небу и фиолетовой ряби воды…

Мне всегда кажется, что единственный модный тренд в пляжной моде – красивое выразительное тело. Тело, как и лицо, может быть очень выразительным: грациозным, гибким, гармоничным. И это даже не вопрос худобы или божественной телесности, спортивных достижений или целлюлитных волняшек. Женщина должна быть в дружбе со своим телом. Тело сдаёт женщину с потрохами: выдаёт её одиночество, комплексы, недолюбленность, амбициозность, скверный характер, самомнение, апломб. Тело выражает культуру социальной страты, к которой принадлежит его хозяйка.

Поэтому, как мне кажется, купальник должен быть минимальным, но при этом, он должен быть. Крошечные бикини всегда в тренде и очень гармоничны. Но глянец советует нам этим летом трусы с высокой талией или слитные купальники с оборками в сочетании с чалмами на голове и очками «кошачий глаз». Уже достаточно избитый образ, и весь этот перфекционизм на пляжах Волги, по-моему, излишен. Бра с пуш-апами, может, и радуют мужской глаз, но выглядят также дёшево, как и накаченные ботоксом губы, свёрнутые трубочкой. Как это ни странно, но именно бикини на ниточках нивелируют визуально пышные бёдра. Стоит затянуться в закрытые высокие трусики, и вся лишняя телесность поведет себя, как в стихотворении «Пошлость» Саши Чёрного: «Лиловый лиф и желтый бант у бюста,/ Безглазые глаза — как два пупка./ Чужие локоны к вискам прилипли густо/ И маслянисто свесились бока». И, несмотря на то, что модные гуру отрицательно относятся к бразильским стрингам, обладательницам аккуратных попок они очень идут. Включая модели шортиками. (Но обладательницам! Когда по мокрому песку вдоль Волги дефилируют более чем зрелые «маугли» в плавках-стрингах, это вызывает какое-то горевание).

Купальник не должен быть богато декорированным. По крайней мере, если Вы не на яхте. На загорелом теле выигрышно смотрятся простые, маечкой, как будто вылинявшие, в викторианский цветочек, в бежевом колере сплошные купальники. Но, конечно, для этого нужно иметь стройное тело и деликатную грудь. Носительницам «богатого достояния», волей-неволей придётся использовать модели бра на «косточках».

Не знаю, обратили Вы внимание или нет, но этим летом в городе нашествие татуировок на обнажившихся телах. Ничего не имею против, но в глаза бьёт такой вот персонаж: худенькие мальчики в коротких шортиках с жиденькими ножками, разрисованными сплошь цветными татушками. И как-то они даже этими ножками передвигают по-особому, подшаркивая, небрежно. Очень много сорокалетних женщин, в компенсацию за упущенную сексуальную революцию в юности, покрыты теперь призывными татуировками. Мне всё это нравится. Но не с точки зрения моды, а как наблюдение за невербальной семиотикой, за «призывами», за «игрой», за смелостью этих женщин, выросших в пионерскую эпоху и компенсирующих срочно все моральные канты своего прошлого.

В конце 80-х – начале 90-х в нашу жизнь вошли сплошные купальники с «высокими ногами», как у спасательниц Малибу.  Этим летом происходит возврат к таким формам: «с утра на пляж, вечером – на танцы у бассейна». Сплошные купальники драматических расцветок, чёрные, с сексуальными разрезами. В 87-м в археологической экспедиции у моей подружки был такой. И ей дали археологическое имя: «Красота, доступная миру». «Дикие» женщины в «диких» купальниках, с деликатными тату, с металлическими кафами на ушках, бронзовые, особой волжской тёмной бронзы, с «рваными» каре, пушащимися суховеями – и любой маргинальный пляж не страшен. Он не только не страшен, он желанен. Потому что он свой. Это наша жизнь, мы в ней живём, любим этот наш волжский народ, который за хищные носы и разбойничий нрав так критиковал Максим Горький. И поэтому главный модный тренд – естественность и доброжелательность. А снобизм, в любых своих проявлениях, социальный, интеллектуальный – в состоянии испортить любой продуманный бурлеск!

Зоя Кобозева